Черное море

Они вершат дела здесь [в польском сейме] с саблей в руке, подобно древним сарматам, от которых они ведут свое происхождение, а иногда и в состоянии опьянения – порок, который сарматам был чужд.

Вольтер История Карла XII

Более тысячи лет, между VIII веком до н. э. и IV веком н. э., понтийскую степь и большую часть Юго-Восточной Европы контролировали “иранцы” – носители языков индоиранской семьи. Народы, которых греки называли скифами, пришли из Центральной Азии и достигли Черного моря в VIII и VII веках до н. э. Четыреста лет спустя, когда скифы господствовали уже над всем северным побережьем Черного моря и окаймлявшими его греческими колониями, другое племя ираноязычных кочевников появилось из степей, лежавших вокруг Каспийского моря и устья Волги, со своими крытыми повозками и табунами лошадей, и стало продвигаться в низовья Дона.

И скифы, и греки сочли, что новоприбывшие не скифы, несмотря на то что у них был схожий с последними образ жизни и близкородственная, как говорят современные лингвисты, речь. Они назвали их сарматами. Это было очередное расплывчатое общее обозначение, которое в последующие несколько столетий получали одна за другой разные группы племен, по мере того как достигали Черного моря. Сарматы постепенно заняли скифскую территорию, вытесняя самих скифов на запад, по направлению к дельте Дуная. Они оставались в понтийской степи около пятисот лет, пока стремительный натиск готов и, наконец, гуннов в IV веке н. э., в свою очередь, не отбросил их на восток.

Благодаря Геродоту скифы известны гораздо лучше, чем сарматы. Они играют роль подлинных варваров, непонятных, диких и свободных. Их невероятно успешная адаптация к оседлому земледелию и к возможностям, которые предоставила им империя эллинов, обычно не принимается во внимание, поскольку гораздо заманчивее писать о скачущих верхом лучниках, царских погребальных обрядах и о караванах кибиток, странствующих по степям.

Только одна романистка устояла перед искушением “нового изобретения варвара”. Изумительный исторический роман Наоми Митчисон “Король Зерна и Королева Весны” посвящен не инакости, а множественной идентичности – культурному переходу. В ее книге описывается элита полуэллинизированных скифов, живущих в III веке до н. э. в черноморской деревне, которая напоминает скорее уменьшенную версию Ольвии. Они все еще возглавляют обряды плодородия, отвечая требованиям своего племени (ритуальная смерть царя, массовое совокупление на свежезасеянной пашне… Митчисон признает, что была очарована “Золотой ветвью” Фрезера, когда писала свою книгу), но одновременно с этим уже уверенно вступают в греческий мир. Двое главных героев, скифская принцесса с шаманскими способностями и ее брат, путешествуют туда и обратно на греческих торговых судах между побережьем современной Украины и Пелопоннесом, где они оказываются вовлечены в политическую борьбу греческих правящих семей. В Спарте их представляет царю Клеомену III его наставник, философ-стоик Сферос (исторический персонаж, который провел несколько лет в Ольвии). Неофициально усыновленные семьей Клеомена, они становятся свидетелями его заведомо обреченной попытки построить коммунистическую Утопию и защитить ее от Ахейского союза.

Исторические подробности в романе Митчисон несколько хромают. К примеру, учитывая историю Скила, кажется неправдоподобным, чтобы скифские вожди и шаманы могли перемещаться между двумя мирами, сохраняя при этом подобную неприкосновенность. Но кое‑что писательница угадала верно, одной только силой своего мощного, чуткого воображения, а именно способность этих иранских народов приспосабливаться и их дар ассимилироваться в другой культуре, не испытывая ни малейшего чувства капитуляции перед “цивилизацией”.

Сарматы, которые во многих смыслах были ближе к персонажам Митчисон, чем скифы, проявляли этот дар с особенной изобретательностью. В Боспорском царстве сарматы стали правящей кастой блестящей, процветающей империи с гибридной культурой, империи, которая в наиболее широкой части простиралась от устья Днепра до самой Колхиды, лежавшей на юго-восточной оконечности Черного моря. Много веков спустя, когда сарматы были вытеснены из понтийской степи и их разрозненные племена добрались до Центральной и Западной Европы, этот дар изобретательности пригодился им снова. Они вступили в аграрные общества на окраинах распадающейся Римской империи и внедрили в их сознание новый образ социального управления: конного рыцаря, закованного в броню.