Черное море

Подарить алфавит народу, никогда не имевшему письменности… такое дано не многим людям. В мифологии боги приносят буквы с небес на землю. Когда я держал в руках лазский алфавит, для ясности составленный Фойрштайном на основе турецкого (в латинской графике) и соотнесенный с грузинским, то чувствовал священный трепет, как будто я держал в руках нечто вроде семени и в то же время бомбы. С обретением алфавита для народа, даже крошечного, начинается путешествие. В будущем его ждут напечатанные романы и стихи, газеты и концертные программы, рукописные семейные и любовные письма, ожесточенные дискуссии и плакаты, протоколы заседаний, сценарии переложений Шекспира для театра и мыльных опер для телевидения, расписания паромов, извещения о рождениях и смертях. А однажды, может быть, и законы. Но также, возможно, и листочки с последним словом из камеры смертников. Это долгое путешествие, и оно может быть опасным.

Работа, которую делает Вольфганг Фойрштайн для лазов, одновременно поражает и трогает тем, что он, на первый взгляд, кажется выходцем прямиком из европейского прошлого. Он шаг за шагом повторяет тот процесс создания “современных наций” из народных культур, который первым обрисовал Иоганн Гердер в 1770‑х годах и которому предстояло сформировать политическую программу большинства центрально- и восточноевропейских революций на последующие полторы сотни лет.

Гердер в своем “Трактате о происхождении языка” (1772) предложил диалектическую философию социального развития, в котором язык – посредник, примиряющий в себе естественное “чувство” и человеческую “рефлексию”, – является самой могущественной движущей силой. По Гердеру, общества проходят через фазы роста, аналогичные возрастам отдельного человека. Язык в высшей степени важен в фазе “детства”, прежде всего в форме эпической и “варварской” поэзии: Гомера, “Эдды”, Оссиана: “Что за сокровище язык, когда родовые группы разрастаются в племена и нации! Даже самые маленькие нации… в самом своем языке и посредством его хранят свою историю, поэзию, песни о великих деяниях своих праотцев”. Далее Гердер избирает главного героя тех трагедий и комедий, которым предстояло разыгрываться на баррикадах XIX века: “Поэт создает нацию вокруг себя; он открывает людям новый мир и держит в руках их сердца, ведя их к этому миру”.

В этих сочинениях о нации (Volk) Гердер заложил по меньшей мере три элемента романтического национализма. Во-первых, идею Volk как явления скорее динамического, нежели статического, живого организма, подчиняющегося в своем развитии “естественным” законам. Во-вторых, ключевое значение, которое отдавалось в этом развитии языку, в связи с чем Гердер отошел от универсализма Просвещения и обратился к прославлению национальных различий и особенностей. В-третьих, первостепенную роль, которую должен был играть в этом процессе интеллектуал как литературный творец, национальный историк, лексикограф и, довольно часто, как предводитель восстания на баррикадах.

После завершения Французской революции идеи Гердера, популяризованные, переработанные и часто очень упрощенные, влились в главное течение европейской радикальной мысли и прежде всего способствовали формированию политической программы национализма. У европейских интеллектуалов не было сомнений насчет того, где именно должно было закончиться это путешествие с алфавитом. Обретя грамоту и культурное самосознание, Volk двигался к “национальному единству”, результатом которого должно было стать учреждение независимых национальных государств. Именно в этом духе действовали Франтишек Палацкий, который привел к единому стандарту чешский язык и воссоздал чешскую историю, Вук Караджич, который перебрал сокровищницы слов, чтобы выделить единый сербскохорватский язык, или Дуглас Хайд, основавший в конце XIX века Гэльскую лигу, чтобы “деанглизировать” Ирландию.

Эти интеллектуалы были “изготовителями” наций, часто и не в одном смысле этого слова. Используя крестьянскую речь и устную традицию как фундамент, они возводили на самом деле совершенно новые модели политического сообщества, специально подогнанные под современный мир национальных государств. Их патриотическая потребность найти новые утерянные героические эпосы (и тем самым, согласно Гердеру, узаконить весь национальный проект) иногда брала верх над честностью. Первым мошенником стал Джеймс Макферсон, настоящий автор Оссиана. Палацкий сам был одурачен Вацлавом Ганкой, библиотекарем нового Национального музея в Праге, который фальсифицировал ряд “древних” рукописей (“Песню под Вышеградом” и “Любовную песнь короля Вацлава”), чтобы подкрепить притязания чехов на аутентичную национальную государственность. Романтический национализм по сей день прячет в шкафах, от Финляндии до Уэльса, множество литературных скелетов.