Черное море

Лазы избежали подобных открытых конфликтов и трагических решений. Поселившись в безопасности в далекой турецкой глубинке, они вели себя так, как будто возможно было бесконечно соблюдать баланс между их частным домашним языком и публичным языком школы и работы. Но затем, в конце XX века, это равновесие начало нарушаться. Появление телевидения и огромный рост турецкой экономики в последние тридцать лет наконец поставили лазов перед неизбежным выбором. Прошлое подсказывало, что они изберут пассивную ассимиляцию, позволив своему языку и культуре постепенно угаснуть, став всего лишь частью общего турецкого провинциализма. Они будут об этом сожалеть, но это чувство утраты будет их частным горем. И тем не менее, хотя поначалу это приходило в голову лишь очень немногим молодым людям, узнавшим мир за пределами Турции, существовала и другая возможность.

В Шварцвальде, в прелестной деревне Шопфлох, живет немецкий филолог по имени Вольфганг Фойрштайн. Его старый деревянный дом на главной деревенской улице полон светловолосыми детьми, книгами, бумагами и конвертами с иностранными марками. Фойрштайн, обладатель белокурой бороды и очень светлых голубых глаз, человек небогатый. Он не преподает ни в одном университете и даже – случай необычный для немецкого интеллектуала средних лет – не является ни “господином профессором”, ни даже “господином доктором наук”. Однако он очень занятой человек. В своем деревянном доме в Шопфлохе он создает нацию.

Впервые Фойрштайн отправился в страну лазов в 1960‑е годы: он путешествовал по деревням и учился говорить на лазском языке и понимать его. Там он обнаружил развитую культуру устного творчества, музыку и песни, сказки, обряды и бесписьменный язык, который зачаровывал многих лингвистов до него. Однако, помимо этого, он увидел сообщество людей, не имевших никакой письменности, кроме турецкой, никаких сведений о собственном происхождении, никаких воспоминаний о том, что они были христианами до окончательного турецкого завоевания Понта в XV веке. Кроме того, Фойрштайн увидел, что приливные волны средств массовой информации и социальных изменений уже докатываются до удаленных понтийских долин и что, если ничего не предпринять, они смоют лазское самосознание в течение нескольких десятилетий.

Тогда на этого тихого молодого человека снизошло что‑то вроде религиозного откровения. Его посетила мысль, что лазы были Volk, то есть самобытной национальной общиной, чье выживание, рост и процветание – одна из драгоценных составляющих наследия человечества. Если ничего не предпринять, этот крошечный народ, беззащитный и находящийся все еще почти на эмбриональной стадии развития, будет утерян навсегда. Фойрштайн решил его спасти.

Вскоре у него начались неприятности. Новости о его интересах и деятельности дошли до турецких властей. Турецкая полиция сфабриковала против него дело о “нелегальном проникновении в пограничную зону”, арестовала его, избила, пригрозила ему смертью, а затем – после недолгого тюремного заключения – выслала из страны. С тех пор вот уже примерно 15 лет Фойрштайн продолжает миссию своей жизни из Германии. Вместе с маленькой группой лазских эмигрантов, составляющих Общество качкарской культуры, он приступил к задаче построения письменной национальной культуры для лазов.

Сначала появился алфавит – это был очевидный первый шаг. Потом появились маленькие учебные пособия на лазском языке для начальных школ, которые переправлялись из Шопфлоха в Турцию разными подпольными путями. Некоторое время казалось, что ничего не происходит. Возможно, учебники не достигали места назначения, но более вероятно, что их прятали лазские семьи, считавшие все это предприятие непонятным и опасным. Но затем мало-помалу в Германию начали приходить первые отклики. С учебников снимали фотокопии, страница за страницей. Доходили рассказы, что по ним втайне обучают лазских школьников на неофициальных внеклассных занятиях. То здесь, то там молодые учителя усваивали эту новую идею и были готовы пойти на риск ради нее. Движение было еще очень маленьким, но оно началось.

Первый словарь лазского языка был составлен в Шопфлохе. Там же появились первые тома того, что должно стать – не историей, для этого еще лишком рано, – но собранием источников и библиографией лазского прошлого. Народные сказки и устное поэтическое творчество собирается и печатается в периодических изданиях, которые наконец проторили себе дорогу в долины. Опираясь на эти исходные, сырые материалы, первая лазская “национальная интеллигенция” может начать свою работу по созданию национальной литературы. И кое‑что уже начинает поступать в обратном направлении, по почте или в сумках лазских сезонных рабочих, возвращающихся в Германию. Фойрштайн говорит с благоговением: “С каждым стихотворением появляются новые, неизвестные лазские слова!”