Черное море

Говорят, Черное море умирает. Я открываю американскую газету и читаю: “Черное море, самое грязное в мире, умирает мучительной смертью”. Доклад, выпущенный Продовольственной и сельскохозяйственной организацией ООН, сообщает мне, что Черное море – “главная экологическая катастрофа века”, поскольку 90 процентов его бассейна в настоящее время аноксично.

Это настоящее сокровище в музее самообвинения, международной галерее уничтожения окружающей среды. Совершенно верно, что Черное море почти полностью мертво и что его воды на глубине ниже 200 метров, где резко падает концентрация кислорода, отравлены сероводородом. Но так было всегда.

Когда “Арго” бежал назад от Колхиды к дельте Дуная, преследуемый флотом царя Ээта, он шел через безжизненный залив глубиной около полумили. Если бы он затонул по пути, корабельная древесина и сами аргонавты до сих пор лежали бы, нетронутые, на сизом илистом дне, поскольку в воде нет кислорода, который позволил бы им сгнить. Там, на дне, пожирается только металл. Их бронзовые мечи и шлемы, ременные заклепки и перстни растворились бы полностью. Само золотое руно утратило бы весь свой драгоценный блеск, ради которого стоило пускаться в странствие из Пагасейского залива в Греции в Колхиду. Оно лежало бы там до сегодняшнего дня на коленях у мертвых Ясона и Медеи, но вернуло бы себе прежнюю невинность и белизну овчины.

В этой гибели (или почти гибели) моря не виноват человеческий род. По всей видимости, иных фанатиков раздражает, что экологическую катастрофу может вызвать сама же экология, которая в этом случае не испытывает ни малейшей нужды в профессиональной помощи человека. Тем не менее именно естественное воздействие сил природы привело к этому чудовищному загрязнению: гниение миллиардов тонн материковой грязи, листьев, органического ила и мертвых микроорганизмов, наносимых на морское дно со времени последнего ледникового периода пятью великими реками Черного моря.

Нашей вины в этом не было. Это факт. Однако этот факт мог бы отпустить человечеству множество других грехов, если бы приобрел слишком широкую известность. По этой причине журналистика и пропаганда, посвященные состоянию Черного моря, редко упоминают о сероводороде. А если и упоминают (как процитированный выше отчет ООН), то незаметно намекают, что аноксия каким‑то образом связана с преступлениями человечества против окружающей среды.

На самом деле умирает не море; умирают – или, вернее, подвергается истреблению – его обитатели. В действительности загрязнению человеческой деятельностью подвергается не основная масса воды (не считая бочек с токсичными отходами, которые опорожняют туда итальянские суда), а приповерхностный слой, чье богатство сформировало всю предысторию и историю черноморского побережья. Эти различия существенны. Нечто ужасное и, возможно, необратимое действительно имеет место. Однако невозможно оценить масштаб этой угрозы, если не отступить на шаг назад и не обозреть всю нестабильность системы Черного моря: поверхностной пленки жизни, натянутой над безжизненной бездной.

Из 26 видов черноморской рыбы, добывавшихся в промышленных масштабах в 1960‑е годы, только шесть сейчас по‑прежнему существуют в таких количествах, чтобы имело смысл ставить на них сети. Еще в 1984 году было добыто 320 000 тонн хамсы; всего за пять лет этот объем сократился до 15 000 тонн. Улов всех видов рыбы составил всего одну седьмую от улова десятилетней давности, а некоторые виды сейчас, почти несомненно, вымерли. В Азовском море, где все проблемы Черного моря умножаются, добыча осетра, в 1930‑е достигавшая 7300 тонн в год, к 1961 году сократилась до 500 тонн; почти весь азовский осетр сейчас разводится в рыбоводческих хозяйствах. Что касается морских млекопитающих, тюлени-монахи в настоящее время вымерли, предположительно, потому, что болгарский гостиничный застройщик взорвал последнюю пещеру, в которой они обитали, а численность трех видов дельфинов, или морских свиней, в 1950‑е достигавшая миллиона особей, сегодня сократилась и составляет что‑то между одной третью и одной десятой от этой цифры.