Черное море

Семь миллионов российских казаков (или десять миллионов, как утверждают их предводители) в теории являются потомками отдельных “войск”, осевших по всей Евразии, от Дона до реки Уссури на границе с Китаем, и даже на побережье Тихого океана. После большевистской революции “войска” были расформированы. Казаки утратили свои старые свободы и превратились в колхозников – пародию на казацкую систему общественного землевладения – или в заводских рабочих в советских городах. Во время войны Сталин использовал казацкий патриотизм в своих целях, но их история независимости раздражала его; казаки жестоко пострадали во время голодомора на Юге России 1920‑х и во время чисток 1930‑х, над казачеством был установлен жесткий политический контроль. Атаманы, традиционные предводители войск, сохранились, но теперь они были всего лишь подневольными чиновниками, назначаемыми партией.

Когда после 1991 года началось возрождение казачества, его наследие было катастрофически истощено. Предводители движения в большинстве своем были городскими обывателями или мелкими партийными функционерами, которые дезертировали, чтобы отправиться на поиски собственных корней. По всему Ростову-на-Дону, например, матерям и сестрам было велено шить униформы по образцам на выцветших фотоснимках, пока их мужчины, в своей неуклюжести не уступавшие Исааку Бабелю, учились взбираться на лошадь, а потом удерживаться в седле.

И все же казацкая сила реальна – как и угроза, что какое‑нибудь убедительное возрождение старого доброго реакционного русского национализма привлечет эту силу на свою сторону. В начале 1993 года Борис Ельцин решил обойти своих противников, разыграв казацкую карту: президентским указом казакам было обещано возвращение их исконных земель, восстановление местного самоуправления, которым они пользовались до революции 1917 года, и полная реставрация казачьих частей в Российской армии, включая их традиционные мундиры, чины и знаки отличия. Однако российский парламент, где в тот период заправляла коалиция националистов и коммунистов, вступившая в конфронтацию с президентом Ельциным, отверг этот указ. Даже после того как силы парламента попытались осуществить государственный переворот в сентябре 1993 года и были подавлены войсками, верными президентской власти, “казацкие законы” остались в подвешенном состоянии; никто не мог вспомнить, вступили они в силу или нет. Вместо этого казаки стали действовать по собственному почину. В том октябре в трех тысячах миль к востоку от Дона вооруженные уссурийские казаки на малорослых лошадках совершили наезд на пограничников на горной границе, отделявшей Россию от Китая, и без приказа заступили на свою первую вахту. Они возвратились к своему старинному долгу: пограничной караульной службе.

Все эти противоречия нашли пристанище в доме 20 по улице Суворова в Ростове. Парамонов, который его построил и жил в нем, был казаком. Но в то же время он был крупным городским капиталистом, промышленным и торговым магнатом, владельцем зернохранилищ, угольных шахт и барж на Дону. Его конкурент, Панченко, владел бумажными фабриками, и в начале XX века две династии уладили свои разногласия при помощи свадьбы: дочь Парамонова вышла за сына Панченко.

После революции многие Парамоновы и Панченко эмигрировали в Западную Европу. В следующие за тем 70 лет обе семьи считались у себя на родине монополистами-кровососами, белыми террористами и безжалостными эксплуататорами. Но в любом разговоре в современном Ростове выясняется, что их, несмотря на три поколения пропаганды, до сих пор помнят здесь и почитают. Теперь они задним числом пользуются лестной репутацией отцов города, строителей школ, набережных, парков и церквей, покровителей искусств.

Если не считать полей сражений, усеянных трупами, или улиц, засыпанных битыми стеклами, достижений у казаков немного, и они очень ценятся. Поэтому казаки пришли в благоговейное волнение, когда узнали несколько лет назад, что правнучка Парамонова и Панченко живет и здравствует во Франции. Им пришла в голову мысль захватить дом ее прадеда, превратившийся в государственное учреждение. Они решили удерживать его до тех пор, пока не смогут вернуть законной владелице, чистокровной казачке, как символ права казаков на все их “украденное” имущество и земли.

Я познакомился с ней во время ее первого посещения земли своих предков. Мадам Натали Федоровски родилась в Бельгии, выросла в Катанге, а теперь проживала в Руасси под Парижем. Но ее русский безупречен, и, что еще важнее, эта мудрая и изысканная дама наделена французским чувством меры. Она отдавала себе отчет во всей иронии положения: в том, что при всем мужском шовинизме казаков, они были вынуждены строить свой культ вокруг женщины; что докапиталистическим степным коневодам пришлось возвести свое святилище в городском особняке, принадлежавшем промышленнику. Она ходила по улицам Ростова, как королева, в сопровождении небольшой трепещущей свиты. Мадам Федоровски нельзя было манипулировать.