Черное море

Некая молодая женщина приехала по приглашению священника из Ростова, чтобы подновить фрески XIX века на сводах. Обнаружив, что фрески почти уничтожены сыростью и потрескались от мороза, она занялась написанием собственных. Там есть святой Андрей Первозванный, покровитель России, а также святой Кирилл, который пересек Дон возле Недвиговки, чтобы проповедовать хазарам. Однако они там единственные мужчины. Девушка из Ростова, придерживаясь передовых взглядов, сочла, что русский православный андроцентризм следует пересмотреть. Семья Богородицы сплошь женского пола, сонм мучеников представлен исключительно женщинами, ангелы, которые со смехом смотрят вниз со свода, – девушки с русскими лицами.

Ученые из Танаиса приходят сюда молиться, а в одном случае – даже креститься в православную веру, после двадцатилетнего изучения атеистического материализма. Они находят удовольствие в церкви, которая так неожиданно оказалась посвящена не только Богоматери, но и всем женщинам. Но в Недвиговке, где женщинам положено знать свое место, люди не знают, как и относиться к этим фрескам. Они воспринимаются как очередная рябь одной из множества далеких революций, которые достигают низовий Дона, смущая и тревожа казаков.

Священник спросил меня: “Что мы должны думать об этой новой России? Люди со стороны начинают приходить в нашу деревню и продавать вещи, сделанные другими. Пуститься в дорогу, чтобы встать на улице и продавать морковь, которую ты сам вырастил, игрушку, которую ты вырезал, чайник, который ты спаял в собственной мастерской, – ладно, это естественно и даже хорошо. Но эти новые люди ничем не занимаются, только покупают и продают. Они покупают вещь в другом месте и приходят сюда, чтобы перепродать ее дороже. Они не работают, они ничего не делают! Я говорил своей пастве, что это порок, грех наживаться на том, что ты сам не произвел!”

Чтобы люди в низовьях Дона перешли к рыночной экономике, недостаточно законов, принятых в Москве. Нужна ни больше ни меньше культурная революция, ниспровержение нравственных норм, передающихся из поколения в поколение – ниспровержение не менее полное, чем обращение, которое замыслил святой Кирилл для хазарских язычников (святой Кирилл потерпел поражение: хазары предпочли иудаизм).

Однажды в гостиничном номере в Анапе я до поздней ночи спорил с казаком, который решил заняться туристическим бизнесом. Сидя на своей кровати, он ел соленую азовскую селедку, отрывая головы и ловко разделывая тушки при помощи собственного мозолистого большого пальца. Его замысел состоял в том, чтобы пригласить богатых иностранцев отдыхать в донской деревне. “Можно перевозить их из Москвы чартерными рейсами, – предложил я. – Вы можете построить в степи под Новочеркасском пансионат, комфортабельные домики с водопроводом, и предложить познакомить их с казацким культурным наследием”.

Он покачал головой. “Это слишком дорого. Привезти их на поезде выйдет гораздо дешевле. Они могут жить в квартирах у местных, которые будут сдавать им комнаты за доллары”. Но конечно же, – сказал я, – вы должны сначала сделать какие‑то инвестиции, чтобы привлечь иностранных клиентов: тогда вы сможете вернуть первоначальные издержки и получить прибыль, устанавливая высокие цены.

“Нет, нет, – отвечал казацкий предприниматель, – иностранцы будут платить по очень высоким расценкам, а мы потратим на них как можно меньше, так мы заработаем больше денег”.

В номере было еще двое человек. Первой была молодая женщина-археолог из Танаиса, сама казачка по происхождению. Она слушала эту беседу со все возрастающим отвращением. Тут она вмешалась: “Речь идет о том, чтобы поделиться нашей культурой с гостями из других стран. И для этого нам не нужно все это подлое торгашество!”

Другим человеком был армянин, рабочий из Ростова, занимавшийся частным извозом. Он ничего не сказал, но поймал мой взгляд. Блеснул золотой зуб. Он закатил глаза и тихонько недоверчиво покачал головой: русские!

Любые варвары – по определению “так называемые”: сами они не считают себя варварами. И только в последние сто лет некоторые европейцы решили в виде эксперимента описать как варваров самих себя. В рамках беспощадной модернистской критики “упадочной” и ограниченной цивилизации они предложили поменять местами все строчки общепринятой таблицы значений. “Варварские” свойства были перенесены из “плохой” графы в “хорошую”. Насилие, непосредственность, молодость, культ лидерства и природа стали положительными характеристиками. Терпимость, зрелость, рационализм, демократия и сама городская культура стали показателями отрицательными и декадентскими.

В январе 1918 года, вынашивая свою поэму “Скифы”, русский поэт Александр Блок “ощущал физически, слухом, большой шум вокруг – шум слитный (вероятно, шум от крушения старого мира)”. То, что он написал вслед за тем, стало посланием к этому старому “цивилизованному” миру, к Европе, от России, омолодившейся и возвратившейся, благодаря революции, к своей варварской сути: