Черное перо серой вороны

Увы, разобрать с такого расстояния, о чем говорила женщина, было совершенно невозможно: голос ее заглушался треском ломаемых Колуном сухих веток и громким мужским хохотом. Громче всех и заразительнее хохотал Осевкин. Его смех то взлетал до сиплого визга, то опадал, задохнувшись, до сипения. Такого смеха Щупляков от него не слышал ни разу. Даже не подозревал, что хозяин ФУКа может смеяться так заразительно и беспечно. Видать, эти люди были настолько свои для Осевкина, что притворяться перед ними не было никакой нужды. Сфотографировать эту компанию тоже не получалось: и далековато, и слишком опасно высовываться: хотя бы одна пара глаз из четырех могла заметить подозрительное колыхание веток, и тогда… А ведь еще должен где-то быть шофер Осевкина. Стук не его ли топора остался где-то слева?

Присев, Щупляков двинулся в обратную сторону, прощупывая глазами заросли, вслушиваясь в каждый треск и каждый шорох. И однако, едва не напоролся на осевкинского шофера, который сидел на лесине и что-то строгал топором, держа его за обух. Пришлось отступать, обходить, держа все время под контролем ту часть леса, где находился шофер. Только удалившись от поляны метров на триста, Олег Михайлович выпрямился во весь рост и поспешил к своей машине. Он не мог знать, как долго эта компания пробудет возле костра, а ждать, когда они уедут, чтобы уехать самому, ему не хотелось. Да и опасно: могут обратить внимание на свежие следы машины, решат, что за ними следят… Четверо против одного — шансов не слишком много.

Но даже сев за руль, Щупляков не почувствовал себя в безопасности. Включив двигатель, он развернул машину, не без труда выбрался на просеку, затем и на шоссе. Но даже там не смог вздохнуть с облегчением. Не доезжая до города, он свернул в сторону, помыл машину, черпая ведром воду из канавы, с чувством исполненного долга поставил машину в гараж, поднялся на лифте на свой этаж и, держа в руках пакет с грибами и веточками черники, густо усыпанные сизыми ягодами, представляя, как обрадуется им жена, открыл ключом дверь своей квартиры.

Олег Михайлович еще не успел включить свет в прихожей, как увидел в полумраке на полу неподвижное тело своей жены. Слышалось тяжелое, с хрипом, дыхание. Попытки растормошить ее не дали никакого результата. Еще через полчаса «скорая» везла ее, оглашая окрестности, в городскую больницу, а оттуда, после обследования, в Москву: с женой случился инсульт, в местной больнице помочь ей ничем не могли.

* * *

С тех пор, как Щупляков покинул лес, миновало семь с половиной часов, хотя ему казалось, что он совсем недавно вошел в свою квартиру. Все остальное время с того мгновения спрессовалось в несколько минут. Он сидел в приемном отделении больницы Склифосовского, ожидая результатов предварительного обследования. Время тянулось невыносимо медленно. Оно почти остановилось. Наконец в помещение, где стоял один стол и две кушетки, покрытые несвежими простынями, вошел высокий молодой врач с аккуратной бородкой и усами, с болтающимся на груди «намордником», спросил:

— Вы по поводу Щупляковой?

— Я, — откликнулся Олег Михайлович, поднимаясь с кушетки, приготовившись к самому худшему, чувствуя, как замерло у него все внутри.

— Вы ей кто?

— Муж.

— Что ж, скрывать от вас не стану: положение критическое. Ваша жена в глубокой коме. Мы будем делать все, что положено в таких случаях, но… сами понимаете: гарантий никаких быть не может. Более того: если удастся ее вытащить с того света, то она… то вы получите овощ — и не более того.

— Сколько? — спросил Щупляков, вонзив взгляд своих серых глаз в бегающие глаза врача.

— Сорок, — ответил тот, ничуть не смутившись.

— Рублями?

— Конечно.

— Хорошо. С собой у меня нет, но завтра я вам их доставлю. В этом случае я могу надеяться?

— Надежда умирает последней, — философски заметил врач. — К тому же у вашей жены рак легкого. Вы об этом знаете?

— Нет. Мне говорили, что у нее отек, который должен рассосаться. — И пояснил: — Она попала в аварию восемь лет назад. Ей делали операцию…

— Мы это заметили при томографии. Если в течении десяти дней ей не станет лучше… Признаться, у нас слабая надежда на улучшение. Нам нужны лекарства. Завтра же. — И врач набросал несколько слов на отрывном рецепте и протянул бумажку Щуплякову, добавив: — Лекарства покупайте в аптеке, номер которой здесь указан. Иначе могут быть подделки. Об остальном поговорим потом.