Черное перо серой вороны

Щупляков вышел из приемного отделения. Над Москвой висела желтоватая луна и, пригорюнившись, смотрела вниз с мертвого неба, совершенно лишенного звезд. Он сел в свою машину, на которой сопровождал «скорую», решая, куда ему ехать. Аптеки закрыты, сбербанки — тоже: второй час ночи. В московскую квартиру? Но там хозяйничает его младший сын, и, кто его знает, чем он сейчас занят. Ехать в Угорск? Но поручать сыну покупку лекарств… Надо будет позвонить врачу, знакомому еще по Афгану, проконсультироваться у него по поводу диагноза и дальнейших перспектив, а заодно узнать, что это за лекарства и какова их реальная стоимость, потому что в указанной аптеке они могут стоит значительно дороже: нынешняя медицина так же обирает население, как и все прочие. А Щуплякову очень не хотелось попадать в разряд обираемых хотя бы вот в таком конкретном случае.

Но это все утром. А сейчас…

Он набрал номер домашнего телефона. Долго никто не подходил. Затем девичий голос спросил:

— Вам кого?

— Мне Евгения Щуплякова.

— Извините, но он спит.

— Так разбудите! Скажите ему, что звонит отец, — заговорил Олег Михайлович, едва сдерживаясь, чтобы не заорать. — Через пятнадцать минут я буду дома, — цедил он слова сквозь сжатые зубы. — Надеюсь, он найдет в себе силы и время, чтобы открыть мне дверь.

— Вот так все и разрешится само собой без твоего вмешательства, — думал он, двигаясь в разреженном потоке машин, представляя, как оно будет теперь — без Ани. Странно, но ничего в его сердце не дрогнуло, когда он представил, что вернется в Угорск, в свою квартиру, а там пусто — хоть шаром покати. И наступит у него другая жизнь. Во всяком случае, не надо будет оглядываться и отводить глаза, когда Аня смотрит на тебя тоскующим взором, выматывая душу, может быть, догадываясь, где он и с кем проводит свободное время.

«О чем это я?» — удивился Щупляков, трогая машину вслед за другими. И сам себе ответил с кривой ухмылкой: — «О продолжении жизни».

Глава 36

Получив подробную информацию от своих агентов, что заправилой всего дела оказался, скорее всего, бригадир наладчиков Сорокин, Осевкин вернулся в Угорск, велев ехать прямо в Заведение, и там засел в своем кабинете, названивая нужным людям. В его голове вертелись самые разные варианты расправы со своими обидчиками, но он пока не останавливался ни на одном из них. Ему нужно было знать, кто сейчас из его бывших подельников и где находится, на кого можно опереться и как, исходя из этого, распланировать акцию, чтобы город вздрогнул, но никакой следователь не докопался бы до исполнителей и организаторов этой акции. Выяснилось, что бригадир наладчиков Сорокин с завтрашнего дня считается в отпуске, что его жена, главный бухгалтер городского коммунального хозяйства, тоже в отпуске, двое детей в лагере отряда «Поиск», одна в Москве. И вся бригада Сорокина тоже в отпуске. Но на бригаду начхать, а вот самого бригадира необходимо покарать и как можно скорее, пока еще не улеглись страсти, вызванные сорокинскими художествами.

Осевкин хотел было привлечь к этому делу Щуплякова, но домашний телефон начальника охраны молчал, а мобильник его был почему-то недоступен. Тогда он позвонил Криволобову, и тот доложил, что Щупляков в Москве, что у его жены случился инсульт или что-то в этом роде, и он разрешил ему оставаться там столько времени, сколько понадобится, но в счет будущего отпуска. И Криволобов принялся торопливо объяснять, почему он принял такое решение, но Осевкин оборвал его и положил трубку, решив, что от Щуплякова в таком разе толку не будет никакого. Скорее, даже вред.

Итак, завтра-послезавтра из Москвы приедут несколько крепких парней, с которыми когда-то Осевкин занимался рэкетом, потрошил, не гнушаясь никакими методами, новоявленных бизнесменов, достигших некоего среднего уровня: те, что преодолели этот уровень, Осевкину были не по зубам; те, что не достигли его, не стоили трудов и сопровождающего их риска. Конечно, его парни давно уже не парни, обзавелись семействами, иные даже своим не шибко крупным бизнесом, но большинство из них тоскует по прошлому, когда жили громко и весело, не задумываясь над тем, что даст им завтрашний день. Тем более послезавтрашний. Нынче это называется тягой к экстриму — то ли на уровне генетическом, то ли приобретенного условного рефлекса. Как у собаки Павлова. Конечно, телефонный разговор шел не о предстоящем деле, а о том, кто как живет и чем занимается, как семья, все ли в ней ладно, и не желает ли братан встретиться, вспомнить веселое прошлое в хорошей компании и за хорошим столом. Они понятливые, знают, что просто так Осевкин звонить не станет, что предстоит дело. Кое-кто отнекивался, ссылаясь на занятость или нездоровье. Но таких, кого затянула новая жизнь, кто поставил на прошлом жирный крест, было мало, а из тех, кто приедет, тоже сгодится не каждый. Придется приглядываться, придется выбирать наиболее надежных и небрезгливых. Рефлекс рефлексом, а время свое дело делает.