Черное перо серой вороны

Чем ближе к дому, тем резвее бег лошади. Вот Найда нетерпеливо взвизгнула, и Николай Афанасьевич увидел не раз меченый ею межевой столб с цифрами 1/13, означающими, что дом близко: вон за той раскидистой сосной будет поворот налево, болотистая лощина с ленивым ручьем, а за ней лесничество, к которому на машине не проедешь, не зная потайной дороги через болото, потому что все остальные дороги, когда-то проезжие, за два с лишним десятка лет безвременья заросли кустарником и молодыми елками, оставив лишь узкие тропинки, горбились упавшими деревьями. Николай Афанасьевич не трогал молодую поросль и бурелом, отгородившись ими от остального мира. Да и бесполезно трогать: одному с буйством природы не справиться, тем более что это не самая главная обязанность лесничего. А лесному начальству из новеньких, мало что понимающему в жизни леса, совершеннейшим образом наплевать, как живет и служит их подчиненный.

День только-только разгорался. Издалека послышался громкий лай Ратмира, учуявшего своего хозяина. Ему ответила радостным лаем и повизгиванием Найда. Все как всегда. С той лишь разницей, что в лесничестве его должен ожидать Пашка. Он всякий раз рвется в поездку вместе с отцом, но ехать на одной лошади вдвоем невозможно, а пешком… К тому же почти любая поездка грозит смертельной опасностью, и подвергать ей сына он не имеет права. Слава богу, и на этот раз обошлось, но никто не знает, что ожидает их завтра.

Первое, что увидел Николай Афанасьевич, открыв ворота и заводя в них лошадь, хотя обычно ворота открывал Пашка, так это два велосипеда, приткнувшиеся к стене возле крыльца. Один был точно Пашкин, другой бог его знает чей. И тут на крыльцо вышел сам Пашка, а из-за его плеча выглядывала темноволосая головка дочки мэра Чебакова. Оба выглядели растрепанными и смущенными.

«Вот те раз!» — с изумлением подумал Николай Афанасьевич, но подумал как-то отвлеченно, не называя словами то, что стояло за его изумлением. Он сделал вид, что ничего не заметил, и не выговорил сыну за то, что тот прозевал возвращение отца.

— Здравствуйте, дядя Коля! — первой опомнилась Светка. И, выступив вперед, как бы прикрыв своим телом Пашку, затараторила: — А мы вчера ходили по грибы… Грибо-ов — про-орва! Но много червивых. Уста-али-иии! Пришли, поели и уснули. Вот. Рагдай залаял, я Пашку трясу, а он не просыпается. — И глянула на Николая Афанасьевича невинными глазами изнеженной кошки.

— Ничего, бывает, — произнес Николай Афанасьевич, и тут же велел Пашке: — Расседлай Клюкву, отведи на конюшню, налей воды, сходи к осинникам и накоси травы. А я баню натоплю. С едой-то как у нас?

— Картошки я наварил, — оживился Пашка. — И грибы мы почистили. И травы вчера накосил. И воды в котел налил. Если хочешь, я сам растоплю баню. А поесть — в ларе: пирожки, колбаса, сыр.

— Пожалуй, растопи. Устал я что-то, — согласился Николай Афанасьевич, как бы не обратив внимания на сообщение об откуда-то взявшихся съестных припасах.

Он разулся на крыльце, развесив на перилах сопревшие портянки, прошел в избу, заглянул в Пашкину комнату: постель была убрана, но как-то небрежно, второпях. Обычно Пашка убирает ее очень тщательно и аккуратно, чтобы все было ровненько и нигде ничто не висело — привычка, приобретенная в отряде «Поиск». А тут…

Николай Афанасьевич покачал головой, подумав, что в его время в пятнадцать лет любовь не крутили, хотя, конечно, влюблялись и даже целовались, но не более того. Впрочем, кое-кто и более того. Но таких было мало, они выделялись на общем фоне, и на них смотрели с некоторым недоумением, а то и с презрением. Особенно на девчонок. Видать, у каждого времени свои манеры.

Глава 40

Николай Афанасьевич прошел в свою комнату, лег поверх одеяла, некоторое время смотрел в потолок, думая о том, что надо все-таки будет решить и свой личный вопрос: развестись с женой и забрать сюда Варвару, которая недавно развелась с мужем и на которой надо было жениться в самом начале — после окончания института. Увы, все мы задним умом крепки.

А Варвара… Она, оказывается, и сама считала, что не за того вышла замуж, а все потому, что не смогла ждать Кольку Лукашина, уехавшего учиться аж в Ленинград, не зная, какие у него на ее, Варварин, счет планы: ни открытки к празднику, ни письма, будто и не было тайных встреч десятиклассника с восьмиклассницей и робких поцелуев. И вот миновали годы. Колька вернулся в Угорск с семьей и детьми, заделался большим — по местным меркам — начальником и на нее, Варвару, ноль внимания. А потом… потом все начало рушиться. И не только у него, но и у нее. Как и у всех прочих, только у каждого по-своему.