Черное перо серой вороны

Светка завертелась на сиденье, будто хотела разглядеть среди деревьев Пашку и предупредить его, но машина отъехала слишком далеко от места нечаянной с ним встречи, а он небось пробирается по лесу, весь изъеденный комарами и мошкой, такой жалкий, такой… — и на глазах у нее снова выступили слезы. Еще ничего не поняв из слов дяди Влади, она остро почувствовала опасность, грозящую Пашке, о котором то забывала напрочь, поглощенная непрерывной чередой разнообразных событий вдали от дома, то вдруг вспоминала с такой сосущей тоской, что все, ее окружающее, становилось немило ей и даже противно. И вот, оказывается, Пашке грозит опасность. И надо что-то делать. И очень даже срочно. Потому что… если прокурор и милиция, то… хотя не может быть, чтобы Пашка, такой тихий, улыбчивый, такой милый — и какие-то там запрещенные надписи. Это, наверное, другие ребята, а Пашка не захотел, вот они его поколотили и вымазали. В школе много таких ребят. Особенно Серый, Сережка Сорокин, крутой такой мальчишка и почему-то очень не любит тех, кто живет в Ручейке. Девчонок он называет не иначе, как бомондшами, мальчишек — элитниками. И все это из зависти, как сказал однажды папа. Потому что одни умеют работать, а другие не только не умеют, но и не хотят. А этого Серого побаиваются даже старшеклассники: отец у Серого служил в спецназе и научил своего сына всяким приемчикам. Правда, Серый с Пашкой вроде бы дружит, но это ничего не значит. И вот она, Светка, сейчас приедет на дачу и тут же пойдет к отцу, и потребует, чтобы Пашку не трогали, потому что он ни в чем не виноват. Иначе… иначе она не знает, что с собой сделает.

А дядя Владя, наблюдавший за своей пассажиркой в зеркало, заговорил опять, будто подслушав Светкины мысли:

— Ты, девочка, вот что… Ты никому не говори, что Пашку в лесу встретила.

И опять Светка посмотрела на дядю Владю с изумлением, да еще сквозь слезы.

— Мало ли что, — пояснил он, не отрывая глаз от пустынной дороги.

— Почему не говорить? А как же тогда… А что с ним будет?

— Уж этого я не знаю, но думаю, что ничего хорошего. Отец твой при должности, его дело такое — закон. А у Пашки свой отец имеется. Как-нибудь сладят. Сама должна понимать, что по нынешним временам… а он несовершеннолетний, кто его знает, чем это может кончиться… — темнил дядя Владя, чтобы, если Светка все-таки надумает передать их разговор своему папаше, тот ничего не понял.

Светка отерла глаза платком, судорожно вздохнула и уставилась на дорогу. «Сама понимаешь» сказал дядя Владя, а она ничего не понимала. Ей хотелось одного: оказаться сейчас, немедленно рядом с Пашкой и как-то утешить его, пожалеть. Ведь он такой слабенький, такой беззащитный, что Светке хотелось то плакать, то смеяться, вспомнив что-нибудь такое из их былых отношений, что-нибудь совсем пустяковое, но вовсе не то, что случилось с ними на дне ее рождения — это она хранила глубоко в себе, но не как нечто такое, что можно выразить словами, а как что-то сладкое, душистое и немного стыдное.

Между тем мимо замелькали полосатые шлагбаумы, перекрывающие ответвления к иным дачам, разномастные заборы из бетонных блоков, из кирпича, из гофрированного оцинкованного железа, из железа с дырками, из железной сетки и колючей проволоки поверх всего; замелькали железные же ворота, будки охранников, столбы с фонарями и камерами слежения, но самих дач видно почти не было: большинство из них стыдливо таилось за плотной стеной леса.

Машина свернула, немного проехала и, уткнувшись в шлагбаум, разразилась короткими тявкающими звуками. Шлагбаум поднялся, пропуская ее, еще метров сто — и перед нею поехали в сторону железные ворота, машина, мягко шелестя шинами, покатила дальше между аккуратно подстриженными кустами, пышными туями, похожими на кипарисы, и остановилась на широкой площадке из гранитных плит перед лестницей с балюстрадой, ведущей к парадному подъезду. Там, у двери, стояла мама в белом платье, сидел в кресле прадедушка-генерал в полосатой пижаме, стояла гувернантка тетя Лиза, в короткой белой юбочке, в белой же блузке, из которых торчали ее длинные ноги, а рядом с ней троюродный Светкин брат, тринадцатилетний Жора-Жорочка, которого Светка считала совсем еще ребенком, хотя была старше его всего на полтора года. И больше никого.