Черное пламя Раграна 2

Я даже начала сомневаться в результатах тестов, но мои обязательные «не беременные» дни так и не приходили, кроме того, тесты, которые повторно притащила Зои, показали все то же самое. Я не представляла, что и думать, на вторые анализы шла все с той же опаской, но чуть поспокойнее, и… опять ничего. Третьи, четвертые и пятые тоже ничего медикам Бена не показали, а на заключительной серии тестов, которые проводили, чтобы убедиться в том, что черного пламени во мне не осталось, что маркер ушел окончательно, мне сказали, что мои результаты сейчас в точности такие же, какими наверняка были перед встречей с Вайдхэном.

После этого мне разрешили выехать, и я не стала откладывать. С каждым лишним днем, проведенным в Рагране, я все больше боялась остаться. Потому что здесь о нас напоминало абсолютно все, даже несбывшееся, и это было настолько непростительно больно, отчаянно, глубоко, что пару раз мне в голову приходили мысли: а вдруг мы тогда ошиблись? Вдруг все, что сейчас происходит — неправильно?

Но потом я вспоминала про аборт, про Лауру, а заодно и про то, что Бен сразу же согласился на расторжение помолвки, и понимала, что правильно.

Квартиру, которую он мне подарил, я продала. Сочла справедливым взять эти деньги на первое время для ухода за его сыном, который наверняка потребует гораздо больше вложений, чем даже мой быстро растущий Лар. Я смутно представляла себе, как растут иртханята, я вообще мало что знала про детей иртханов, но одно я знала точно, ребенку-полукровке точно потребуется особенная няня, плюс на первое время после переезда, на обследования и достойные роды деньги точно потребуются мне.

По крайней мере, именно так я это себе представляла, когда выставляла квартиру на продажу. На деле же все оказалось еще круче: квартира действительно оказалась очень стоящая, и помимо того, что я озвучивала себе в мыслях, я смогла даже зарегистрировать и открыть школу балета в Зингсприде. Правда, пока небольшую, но у меня уже были планы, как ее развивать. Уютный зал с очень красивым оформлением для самых маленьких балерин (почему-то я решила, что заниматься хочу именно с детьми) готовили по заказанному дизайн-проекту, уже запустили рекламу, и к моему приезду школа будет готова принимать первых учениц.

На сайте, к моему удивлению, уже оставили около сотни заявок — возможно, не последнюю роль сыграло то, кто именно открывал школу, наш скандальный короткий роман с Беном, но я решила на этом не заморачиваться. Если начну, так и буду заморачиваться всю оставшуюся жизнь, потому что эта история будет всплывать постоянно, тут и там, и везде. В моих и только в моих силах доказать всем, что моя школа — это нечто большее, чем имя Авроры Этроу, у которой был роман с Черным пламенем, а сейчас… сейчас надо просто радоваться тому, что есть.

Так что ехала я отнюдь не на пустое место, как боялась моя мама. С ней мы ненадолго пересеклись в кафе перед отъездом, и она пожелала мне удачи.

— Ты же знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, Аврора, — сказала она.

— Знаю, — тактично ответила я.

Но обращаться не собиралась. В глубине души я так и не нашла в себе сил до конца простить ее за то, что она выбросила меня из жизни. Да, она пожертвовала своей, чтобы со мной ничего не случилось, но все это не отменяло того, что было. Все мои попытки сгрызть себя за то, что не получается быть хорошей любящей дочерью разбивались о годы одиночества, школьные драки, упреки отца, постоянно пенявшего, что я — истинная дочь своей матери, бессонные ночи с Ларом, в которые я укачивала и кормила сына с мыслью о том, что рассталась с ней навсегда, и, видимо, я просто была не готова к этой встрече. Не готова к тому, что спровоцировал Бен, и погружаться в наши несостоявшиеся отношения еще больше мне сейчас не хотелось.

Впереди меня ждала совсем другая жизнь и воспитание теперь уже двух детей, которые никогда не смогут сказать, что их матери рядом не было.

Сложности заключались разве что в том, что моему ребенку был нужен «отец». То есть мужчина, которого можно записать отцом, чтобы ни у кого не возникало лишних вопросов. Увы, но я пока не представляла, что с этим делать. Точно так же, как не представляла, что делать со своей очень странной беременностью.

Во-первых, у меня полностью прошел токсикоз. Я чувствовала себя так, как раньше, правда, ела как не в себя. Во-вторых, мне нужно было показаться врачу, но врачам мой ребенок показываться отказывался — а даже если представить, что что-то в этом отношении изменилось, то есть если не сдавать анализы, а идти сразу на УЗИ, я смутно представляла, что говорить врачам: любой нормальный врач тут же определит срок, а срок — прямое указание на того, кто отец ребенка. Понятно, что существует врачебная тайна, и все такое, но я не хотела даже думать о том, что будет, если Бен обо всем узнает.

С одной стороны не хотела, а с другой…

Из мыслей меня выбил звонок в дверь, мелодичным эхом разнесшийся по дому.