Черное платье

— Он это скрывал. А в глазах всех он был самым завидным женихом в институте. Так вот, ухаживать он начал за мной, но не сразу, а, очевидно, после того, как узнал, что мой отец занимает высокий пост в аппарате ЦК. Спустя несколько лет после всей этой истории один бывший сотрудник нашего института, которого я как-то случайно встретила, рассказал, что именно он сообщил ему о моем отце и как у Павловского загорелись глаза. При этом, заметьте, он вовсе не нуждался ни в какой протекции: он был очень талантливым ученым и, конечно, всего добился бы сам. Но ему хотелось скорее… Ухаживал он долго: я сопротивлялась больше года, но все-таки он добился своего. Если бы вы слышали, каким соловьем он разливался! — Вера усмехнулась и продолжала: — Все мы дуры… А потом… потом он начал подъезжать к моему отцу, который не выносил его с того момента, как он появился у нас первый раз, и постепенно отец смирился. Потом… вы помните, каким он мог быть в постели? Он сделал все, чтобы я не могла без него обходиться, и только тогда признался, что женат. Сказал, что давно не любит свою жену и давно с ней не живет. И я всему верила. Потом сказал, что наконец развелся, и отец сделал нам квартиру. Большую квартиру в центре, в которой он живет до сих пор. Первое время все было ничего, а потом я забеременела, и одновременно с этим сняли моего отца. И тогда все кончилось.

Вера замолчала, упорно глядя в какую-то точку на паркете, и Наташа терпеливо ждала, пока та заговорит снова.

— Он бил меня. Бил холодно, со знанием дела: так, чтобы не оставлять следов. Он знал, что я не стану жаловаться. Знал, что я ни за что не захочу его потерять. Требовал, чтобы я избавилась от ребенка. Я отказалась. Он начал подмешивать мне в еду какие-то средства. У меня чуть не случился выкидыш, но я вовремя заметила и вернулась к родителям. Правды я им не сказала, но они и так все поняли. Отец требовал, чтобы мы развелись, но у меня еще сохранялась какая-то надежда. Из-за всего происшедшего у меня очень тяжело проходила беременность, и я умолила отца оставить его в покое хотя бы до родов. Потом родилась Оля: первое время мы с ней почти не вылезали из больниц. Впрочем, ни я, ни она его не интересовали. Свою дочь он так никогда и не видел. А потом… потом вряд ли все это сошло бы ему с рук, если бы не события, начавшиеся в стране: отца отправили в отставку. Потом умерла мама. А еще через некоторое время отец заболел. У него рак. — Она заметила Наташино движение. — Не надо ничего говорить. В конечном счете я справилась с этим. У меня дочь. Я — доктор наук. Я никогда ни в чем не нуждалась. — Она говорила как автомат. — А ваш сын? — Она подняла голову и повернулась к Наташе. — Вы что-то говорили про вашего сына?

Наташа вздрогнула:

— У меня есть подозрение, что мой сын… связался с наркотиками. Я боюсь, что Павловский причастен к этому.

— Как же вы допустили, чтобы он виделся с сыном? Он — страшный человек, он способен на все. То, что вы можете подозревать, — ничто по сравнению с тем, на что он способен. Вам известно, например, что, когда умерла его мать, он даже не пошел на похороны?

— Он говорил мне, что его мать умерла незадолго до нашей встречи…

— Ну так он врал! Он просто бросил свою мать, как бросал всех, кто не был ему нужен. Когда она умерла, его разыскал какой-то человек, дальний родственник, — не помню, кем он ему приходится. И он выгнал его.

Вера немного помолчала.

— Мальчика надо лечить, но, главное, вы должны сделать так, чтобы он не мог видеться с отцом ни при каких обстоятельствах! Наташа, поверьте мне, я знаю, что говорю.

Вера вдруг спохватилась, что говорит слишком громко, и, в ужасе покосившись на дверь, добавила почти шепотом:

— Запишите мой телефон. Если вам будет нужна помощь, звоните.

Наташа не помнила, как вышла из квартиры, как спустилась вниз, как вышла на улицу.

«Значит, пока я была беременна и ждала Сережу, он встречался с Верой и уверял, что любит ее. Она сопротивлялась, не верила ему, и он оставался со мной только потому, что ему некуда было деться. А когда она сдалась, он в ту же секунду ушел, и, если бы в этот момент я лежала и умирала, он все равно бы ушел, ничто не остановило бы его — я помню его лицо. Но почему мне так больно? Почему мне сейчас так больно? Даже тогда, двенадцать лет назад, когда он бросил нас, мне не было так больно, как сейчас. Боже мой, что же это такое? Ведь я его давно не люблю… Я сама во всем виновата… Я не должка была разрешать ему видеться с Сережей. Он всегда был равнодушен к нему, и он, конечно, не нужен ему и сейчас. Ведь свою дочь он не видел ни разу… Ни разу за все эти годы. А сколько лет он не видел собственную мать? Значит… Вера права?»

Она вспомнила сбивчивые Сережины рассказы о первых встречах с отцом, его растерянный взгляд… Он, конечно, многого не понимал, но что-то чувствовал.

Сердце ее болезненно сжалось. «Бедный, бедный мой мальчик! Попросил у него денег, боже мой! Для меня!.. А я…»