Черное платье

Надо бежать. Бежать, пока кто-нибудь не увидел ее здесь. А если ее уже видели? Если кто-то из соседней квартиры видел ее в глазок, ведь она простояла здесь довольно долго? Или увидит ее в тот момент, когда она будет выходить? Все равно. Надо бежать, чтобы не пришлось объяснять, для чего она сюда приходила. А для чего? Что она здесь делает? Ах, да! Но ведь об этом никто не знает… Никому и в голову не придет, что она…

И только сейчас до нее дошел весь ужас того, что она собиралась совершить. «Господи, я сошла с ума… Чего я испугалась? Ведь это не я. И неужели я действительно собиралась это сделать? Неужели я смогла бы?..»

Она выбежала из квартиры, чтобы позвать на помощь. «Вдруг он еще жив?..» — мелькнуло у нее в голове, но в это время внизу кто-то с грохотом захлопнул дверь лифта. Она почувствовала, что от страха у нее слабеют колени. «Вдруг это сюда?» Она бросилась на лестницу и, старясь ступать как можно тише, побежала вниз. В висках у нее стучало. Сейчас, сейчас, еще немного… Лифт медленно и тяжело поднимался вверх.

Она чувствовала такую слабость, что ей пришлось всем телом навалиться на тяжелую входную дверь, чтобы открыть ее и выйти из подъезда. Сейчас она должна взять себя в руки и идти медленно и спокойно. Медленнее. «Еще медленнее. Чего она так испугалась? Даже если ее и видели, ей нечего бояться. Все кончилось. Все позади. Его больше нет, он больше не появится в ее жизни. Больше не причинит вреда ее сыну. И никому другому. Сейчас она немного придет в себя и позвонит в милицию. Скажет, что испугалась и поэтому не сделала этого сразу. Скажет, что он связан с наркотиками, ведь совершенно ясно, что это убийство не случайно.

Она вспомнила его „коллегу“, с которым встречалась в Шереметьевском аэропорту и который предлагал наркотики ее сыну. Про него она тоже все расскажет. Если судьбе было угодно избавить ее от совершения этого страшного греха, то, значит, она обязана теперь рассказать все, что знает об этих людях. Даже если она сама при этом чем-нибудь рискует.

И вдруг до нее дошло, что убийство произошло, пока она сидела на скамейке, что в семь часов, когда она наконец дозвонилась до него, он был еще жив. А в квартиру она вошла в самом начале девятого. Значит, убийца вышел оттуда незадолго до ее прихода. Может быть, даже за пять минут. Или… или он все еще там. Услышал, как она звонит в дверь, и спрятался. Ждал, пока она уйдет. Где-нибудь в темноте, в углу.

Ей опять стало страшно. „Так нельзя. Надо успокоиться. Никого там не было: в квартире было абсолютно тихо. Так или иначе, теперь уже все позади. Все позади. Все кончилось. И это сделала не я“.

Она чувствовала невероятное облегчение и в то же время страшную усталость: она еле держалась на ногах. „Надо взять себя в руки. Надо спешить. Вдруг Сережа уже проснулся? Сумеет ли мама справиться с ним одна?“

Она дошла до троллейбусной остановки, и, как только троллейбус подошел, поднялась по ступенькам и без сил свалилась на сиденье. Она даже не могла обдумать все происшедшее: она ощущала такой упадок сил, что на несколько секунд задремала прямо в троллейбусе. Когда она очнулась, ей показалось, что прошло много времени и что она проехала свою остановку. Она даже не сразу поняла, где находится. Однако эти несколько секунд забытья придали ей немного сил. Выйдя из троллейбуса, она бегом бросилась к дому.

Войдя в квартиру, она через открытую дверь увидела Сережу, который спокойно спал на своей постели. Она подошла ближе, и ей показалось, что у него вздрагивают ресницы.

— Ты спишь? — спросила она тихо, и мальчик, открыв глаза, бросился к ней на шею.

— Мамочка, прости меня… Я больше никогда… Прости меня, прости.

Наташа прижала его к себе и поцеловала.

— Успокойся, все хорошо, успокойся, — повторяла она и вдруг расплакалась сама. Расплакалась от облегчения. Ее мальчик опять с ней. Они опять любят друг друга. Они больше никогда не расстанутся, что бы ни случилось.

Сережа, все еще плача, то прижимался к ней, то всматривался ей в глаза, а она гладила его волосы и повторяла:

— Все хорошо, все будет хорошо…

Она дала Сереже лекарство, которое оставил Аркадий Николаевич, и отправилась на кухню, чтобы прокипятить шприц и заодно приготовить что-нибудь поесть: она вдруг почувствовала, что ужасно голодна. Она разогрела вчерашний суп, достала тарелки и пошла к матери. Зинаида Федоровна спала. Наташа тихонько прикрыла за собой дверь, вернулась в кухню и налила суп Сереже и себе.

Однако есть ей пришлось в одиночестве, так как Сережа снова заснул. Впрочем, она и сама несколько переоценила свои возможности: есть она почти не могла. Проглотив пару ложек, она вдруг почувствовала, что хочет побыть одна, может быть, пройтись по улицам, может быть, даже зайти к Вере и рассказать о том, что произошло.

Наташа сделала Сереже укол, от которого тот даже не проснулся, она взяла плащ, вышла из дома и направилась в сторону Староконюшенного переулка.