Черное Рождество

– Если бы они оставили меня в покое и не следили за мной – начальником обороны Крыма, то я бы не стал связываться с этими мерзавцами, – сказал Слащов.

– Пускай обделывают свои грязные делишки за моей спиной, прикрываясь заботой о фронте и тыле, – мне все равно… – Вы не правы, господин генерал! – повысил голос Горецкий. – Да знаете ли вы, что устраивали эти подонки несколько месяцев назад? Пока фронт голодал и замерзал где-нибудь под Орлом, в вагонах вместо снарядов, одежды и продовольствия для армии везли мануфактуру, парфюмерию, шелковые чулки и перчатки. Пользуясь неслыханными полномочиями, выправив какие угодно документы – ведь сотрудникам контрразведки это не составляет труда, – эти мерзавцы прицепляли к поезду один какой-нибудь вагон с военным грузом или просто распоряжались поставить в вагон ящик со шрапнелью, благодаря чему поезд получал статус военного и пропускался беспрепятственно! А потом жгли склады в Новороссийске! Это в то время, когда солдаты и офицеры отступали чуть ли не босые!

Горецкий увидел злой взгляд Бориса и остановился неожиданно, как будто споткнулся.

– Если вы, господин генерал, не примете срочные и жесткие меры, то здесь, в Крыму, начнется та же вакханалия.

– Разумеется, мне докладывали о безобразиях, что творятся в тылу. Тут я разберусь быстро. Меры нужны жесткие и решительные. По-моему, я доказал уже всем, что слово мое твердо и что если уж издал приказ, то сам его выполняю строго.

– Не хочу вам противоречить, господин генерал, но думаю, что одних административных мер в борьбе со спекуляцией недостаточно, – осторожно заметил Горецкий.

Борис опять поймал на себе внимательный взгляд Лиды. То есть так называть ее он мог только в мыслях. Кто она такая? Любовница генерала Слащова, и, судя по тому, как спокойно и смело остановила она его замечанием, она не просто случайная подружка, а человек близкий и влиятельный. Борис переступил с ноги на ногу, его раздражал этот пристальный оценивающий взгляд. Как будто вещь в магазине выбирает! Скорей не в магазине, поправил он себя, потому что там надо платить, нет, чувствовалось, что эта женщина не привыкла получать ни в чем отказа, и всегда брала то, что ей нравится. Но за каким чертом ей понадобился он, Борис?

Генерал Слащов наклонил голову, пробормотал слова не то извинения, не то прощания и вышел. Его ординарец торопливо шагнул за ним. Борис специально отвернулся, чтобы не встречаться с Лидой глазами.

* * *

На следующий день с утра пораньше в казарму, где ночевал Борис, явился Саенко.

– Здравия желаю, ваше благородие, давно не видались! – бодро приветствовал он Бориса не по уставу.

– Здорово, Саенко, никак опять Аркадий Петрович по мою душу?

– Все верно, и велено явиться вам тотчас же к нему на квартиру, – ответил довольный Саенко.

– Отчего ж на квартиру, а не в контрразведку?

Саенко хитро подмигнул и прошептал, наклонившись:

– С утра вызывали к самому, – он закатил глаза к небу, – к генералу Слащову. А как вернулся Аркадий Петрович, так сразу мне кричит, чтобы я немедля бежал к вам, мол, дело важное… – Ох, опять, значит, полковник Горецкий интригует, – вздохнул Борис. – Зачем я ему нужен?

– Чтобы тебя, дурака, от смерти спасти! – рассердился Саенко, и Борис нисколько не обиделся за такие его вольные речи, потому что они с Саенко съели вместе не один пуд соли, Саенко не раз спасал ему жизнь.

– Что ты, ваше благородие, все на фронт рвешься? – продолжал Саенко. – Все одно, рано или поздно, все кончится.

– Я за спины товарищей прятаться не буду! – вспыхнул Борис. – Не желаю со всякой тыловой сволочью тут оставаться! Я не про полковника говорю, – опомнился он, – и не про тебя… – Россию не удержали, так неужто Крым один долго удержим? – продолжал Саенко, будто не слыша.

– Это ты верно говоришь, – опомнился Борис, – сам знаю, что надеяться нам особенно не на что. Ладно, идем к полковнику!

Полковник Горецкий ждал их у самовара.

– Был сейчас у Слащова, – начал он после приветствий, – вот, Борис Андреич, ознакомьтесь… Приказ 22 марта 1920 года Ст. Джанкой, № 4383 На фронте льется кровь борцов за Русь Святую, а в тылу происходит вакханалия. Лица же офицерского звания пьяными скандалами позорят имя добровольцев; в особенности отличаются чины дезертировавших с фронта частей.

Все это подрывает веру в спасение Родины и наш престиж.

Спекуляция охватила все слои общества. Забывшие свою честь, видимо, забыли и то, что наступил серьезный момент и накатился девятый вал. Борьба идет за жизнь или смерть России.

Для поддержки фронта мне необходимо оздоровление тыла. Все граждане, не потерявшие совесть и не забывшие своего долга, должны мне в этом помогать, а остальным заявляю, что не остановлюсь перед крайними мерами, так как бессознательность и своекорыстие жителей меня не остановят.

Сейчас приказываю:

1. Распоряжением всех комендантов крепостей, начальников гарнизонов, комендантов городов и начальников уездов опечатать винные склады и магазины и беспощадно карать появившихся в пьяном виде военнослужащих и гражданских лиц.