Черное Рождество

— Нет, только во время эвакуации из Новороссийска был откомандирован ненадолго в распоряжение коменданта города.

— Благодарю вас, господин капитан, вы можете идти.

— Да, господин полковник, — проговорил вдруг Сильверсван задумчиво, — когда мы пришли сюда, в этот дом… я имею в виду, когда мы впервые здесь появились…

— Да? — переспросил Горецкий, видя, что Сильверсван не решается продолжать.

— Знаете… я не уверен… возможно, мне это только показалось…

— Все-таки расскажите мне, — поощрил моряка Горецкий, — каждая мелочь может оказаться важной.

— Да нет, — Сильверсван, по-видимому, принял решение, — нет, наверное, это мне только показалось.

Полковник еще раз поблагодарил Сильверсвана и отпустил его. Затем он сделал еще несколько записей в своих листах и попросил дежурившего за дверью Саенко пригласить капитана Колзакова.

Капитан вошел и встал чуть ли не по стойке «смирно».

— Присядьте, Николай Иванович. Я хочу, чтобы вы постарались вспомнить, с кем у покойного Стасского были ссоры.

— Так ведь со всеми! — проговорил капитан с обреченностью в голосе. — А со мной так каждую минуту! Покойник, не тем будь помянут, такой был вредный человек — спасу нет!

— Из-за чего вы с ним ссорились?

— Да вообще-то я неправильно сказал… Не мы с ним ссорились, а он меня допекал постоянно. Видите ли, я из простых. Родитель мой покойный солдатом был…

— Я не вижу в этом ничего зазорного, — дружелюбно проговорил Горецкий, — напротив, это говорит о ваших способностях и храбрости. Бывший главнокомандующий генерал Алексеев, основатель Добровольческого движения, тоже был сыном солдата. Этим можно только гордиться.

— Да вот… — Колзаков явно чувствовал себя не в своей тарелке, — а я как-то не умею ответить… он меня все шпынял, все допекал… а теперь могут подумать, будто это я его… за это… Ну не убивал я его! — выкрикнул капитан неожиданно высоким голосом.

— Не волнуйтесь, Николай Иванович, никто вас и не обвиняет… Лучше вспомните, с кем еще у поручика были контры?

Колзаков задумался, наконец неуверенно и неохотно сказал:

— С Борисом Андреичем они вчера схлестнулись, с поручиком Ордынцевым.

— Когда? — уточнил Горецкий с интересом.

— Да почти перед самой этой вечеринкой несчастной. Я через двор шел, а они стоят друг против друга… кажется, вот сейчас подерутся. Борис Андреич даже за руки его схватил, покойника то есть… в смысле поручика Стасского. — Колзаков окончательно сбился и смущенно замолчал.

— Хорошо-хорошо, — ободрил Горецкий капитана, — не волнуйтесь.

— Так ведь получается, будто я на Бориса Андреича наговариваю… чтобы от себя подозрения отвести…

— Не волнуйтесь, я вовсе так не думаю. Просто очень важно восстановить вчерашние события во всех деталях, и ничего нельзя упустить из виду.

Горецкий снял пенсне и помассировал пальцами переносицу. Лицо его отвердело. Он продолжил:

— Скажите, господин капитан, когда здесь появились новые люди — морские офицеры и Юлия Львовна Апраксина, — присутствовали вы в этот момент?

— Да, присутствовал, — коротко подтвердил Колзаков.

— Не было ли при этом… не было ли каких-то слов или взглядов… не было ли впечатления, что кто-то из них уже знаком с покойным Стасским?

Колзаков задумался. Наконец по-прежнему неуверенно он проговорил:

— Тогда-то я как-то не обратил внимания, не думал ни о чем таком, а теперь мне кажется, что Юлия Львовна и Стасский были уже знакомы.

— Вам так показалось по каким-то их взглядам, или они выразились определенно?

— Ну, вы понимаете, Стасский — он такой был… ни одной юбки не пропустит и для знакомства вполне мог сказать: «Мы с вами, кажется, встречались…» Ну, вы понимаете, как у таких господ заведено…

— А что Юлия Львовна ответила?

— Не могу вспомнить… — Колзаков потер лоб, будто это могло освежить его память, — помню, что она ему нелюбезно ответила. Я тогда подумал: отшила барышня наглеца, и правильно, серьезная барышня, себя понимает. А так вроде сейчас припоминаю, что они и правда раньше были знакомы, но она на поручика за что-то очень была сердита. Да, вот еще что, — Колзаков смущенно откашлялся, — видно было, что весь этот разговор вызывает у него неловкость. Поговорите, ваше высокородие, с капитаном Сильверсваном, что-то у них с покойником тоже было… Поручик все как-то его имя переделывал, а капитан, похоже, сердился. Так мне показалось, что не просто так это было.

— Переделывал? Как переделывал? — переспросил Аркадий Петрович.

— Да как-то этак… Зильбер… Зильбершван, что ли… Да вы спросите его самого, Ореста Николаевича.

— Спрошу, обязательно спрошу. — Горецкий поблагодарил Колзакова за помощь и попросил Саенко снова пригласить к нему Бориса Ордынцева.

— Простите, Борис Андреевич, за беспокойство, но я хотел бы выяснить у вас еще один момент. Скажите, голубчик, что это за ссора случилась между вами и покойным Стасским незадолго до роковой вечеринки?

— А-а, вам уже сообщили об этом. Я же говорил, что вы рассматриваете меня как подозреваемого.

— Да перестаньте ребячиться. Лучше расскажите, что между вами произошло.