Черное Рождество

Колзаков, вызванный Саенко, не стал отпираться и живо рассказал, как он долго мучился, вспоминая, где мог видеть Юлию Львовну, как вспомнил и рассказал ей про плен и про то, как погиб ее жених поручик Богуславский.

— Подробнее, пожалуйста, Николай Иванович. — Горецкий закурил трубку и сел поудобнее.

Колзаков оглянулся на Бориса и начал:

— В плен я попал летом шестнадцатого года в Галиции. Сначала из лагеря бежать пытался два раза, потом в тюрьме сидел. А после уже к осени вдруг нас всех собрали, погрузили в теплушки и поехали мы, штрафные, в такое место, называлось оно Гиблое Болото. Место голое, серое, бараки стоят, колючей проволокой огороженные, и дом для охраны. А комендант и другое начальство в деревне жили, в двух верстах оттуда. Потому что климат был в этом месте гнилой, какие-то испарения от болота поднимались, для здоровья вредно. А пленные — ну что ж, австрияки нас за людей не считали.

Колзаков помолчал, глядя впереди себя невидящими глазами, потемневшими от нехороших воспоминаний.

— Кормили отвратительно, воду пить давали сырую… Ох, и переболели мы все! Чем только можно: и лихорадкой, и чирьями, и лишаем каким-то от грязи. Животом мучились все поголовно… Вот только тифом почему-то никто не заразился — видно, не водились в том гиблом месте тифозные вши. Я не слишком подробно рассказываю? — спохватился Колзаков и смущенно улыбнулся.

— Продолжайте, Николай Иванович, очень интересно, — благожелательно проговорил Горецкий.

«Интересно ему, — с неожиданной злобой подумал Борис. — Интересно слушать, как люди в плену заживо гнили. Как ту, царскую, войну не сумели правильно вести, так и эту полностью проиграли. Эх, собрать бы всех генералов-подлецов, да и посадить в такое Гиблое Болото, может, там бы они поумнели!»

— Ну, — продолжал Колзаков, — по-разному там люди проявлялись. Жизнь тяжелая, лишения, опять же общий настрой. Вначале-то ждали, что разобьют проклятых австрияков, наши наступали. А потом, когда наступление провалилось, поняли, что ждать нечего, тут народ стал духом падать. Там, знаете, сразу видно: как перестал офицер мыться-бриться, на нарах целый день лежит, в потолок смотрит, так жди, что либо на товарищей бросится, либо вообще в отхожем месте повесится.

— Бывало и такое? — поднял брови Горецкий.

— За все время три случая было, — вздохнул Колзаков. — Конечно, там собрали всех штрафных, то есть народ-то отчаянный, кто несколько раз из плена бежать пытался. Но характеры-то у людей разные: один — у всех на виду герой, а когда живет в такой гадости, то не выдерживает.

— А вы как же выжили, Николай Иванович? — спросил Горецкий с неподдельным интересом.

— Да как, — смущенно улыбнулся тот, — воды там давали сколько нужно — то есть самому можно было из колодца черпать. Она ржавая была, мутная, но мыться можно. Вот я каждое утро обливался, бельишко почаще стирал. Потом взял тряпочку чистую, в нее ложку-чашку заворачивал, а когда ел, то на стол подстилал, чтобы не на грязное…

Борис прислушался с недоумением: человека спрашивают, как он сумел выжить в том кошмарном аду, где боевые офицеры вешались от безысходности в отхожем месте, а он рассказывает о какой-то тряпочке и стираном бельишке… Горецкий слушал очень серьезно, и в глазах его, прячущихся за пенсне, Борис не смог увидеть ни пренебрежения, ни насмешки.

— Там и познакомился с поручиком Богуславским, — вспоминал Колзаков, — на нарах рядом лежали. Рассказал он мне про невесту, портрет ее показал. Запомнил я ее по фотографии — уж очень женщина красивая. Хороший был человек, смелый — рассказывал, как три раза из плена бегал. Сидел в крепости, в одиночке, потом его к нам, в Гиблое Болото, перевели. В плен попал он по нелепой случайности — не в бою. Он, видите ли, очень хотел с невестой, с Юлией Львовной, повидаться, а она работала сестрой милосердия в лазарете где-то под Киевом. И вот он, Богуславский-то, передал ей письмо с одним поручиком, что будет ждать ее в такие-то числа в местечке одном, вот забыл, как оно называлось. Перед отправкой на фронт хотел с ней повидаться. Ждал-ждал, а она не приехала. Он эшелон свой пропустил, выпросил разрешение догнать потом… В общем, так он ее и не повидал, а когда ехал за своими на поезде, то австрияки прорвались, дорогу подорвали. Они, несколько офицеров, пошли пешком через лес и попали прямо австриякам в плен.

Борис с полковником Горецким переглянулись. Поручик, который взялся передать письмо, — это, несомненно, Стасский. Тогда Юлия Львовна с ним и познакомилась. Но… письмо, судя по всему, он передал, так почему же она не поехала проститься с женихом?