Черное Рождество

— Что ж, слушайте, — вздохнул Борис. — Покойный Стасский, между нами, был… как бы выразиться помягче… скажем, циник. Ну и позволил себе совершенно недостойное высказывание по адресу Юлии Львовны.

— Я так и думал, — ввернул Горецкий.

— Точнее, не высказывание. Он предложил мне гнусное пари. Ну, естественно, я вспылил… Но это не значит, что я отравил его!

— Конечно, голубчик, конечно, — постарался успокоить Бориса полковник, — отравление не в вашем стиле. Кроме того, оно совершенно не подходит к этому случаю. За оскорбление дамы можно стреляться, драться, но не отравить… Давайте-ка лучше мы с вами просмотрим мои записи. Может быть, вы вспомните что-нибудь существенное, что мне пока еще неизвестно.

Но ничего особенно существенного полковнику от Бориса добиться не удалось, кроме точного пересказа вчерашней его ссоры со Стасским, из чего Горецкий сделал правильный вывод, что Юлия Львовна со Стасским были знакомы раньше и что знакомство это Юлия Львовна вспоминает с неудовольствием и продолжать не стремится.

Горецкий внимательно посмотрел на Бориса и понял, что больше тот про Юлию Львовну ему ничего не расскажет. Полковника очень заинтересовала эта женщина. Было в ней что-то необычное. Но беседу с ней он решил оставить на закуску, а пока попросил позвать к нему лейтенанта Ткачева.

Лейтенант был спокоен, приветлив, смотрел чуть насмешливо, но, возможно, это просто было свойством характера. Он слово в слово повторил все события, случившиеся на вечеринке, его рассказ ни в чем не противоречил рассказам остальных офицеров. Во время беседы он иногда задумчиво пощипывал бородку.

— Какое у вас впечатление сложилось от поручика Стасского? — задал Горецкий традиционный вопрос. — Вы ведь увидели его здесь, на стрелке, впервые?

— Да, конечно, — согласился Ткачев. — И вот что я вам скажу: совершенно не представляю, за что его могли убить. Это был скверный, испорченный мальчишка, но за это не убивают…

— Однако, — поднял брови полковник, — мальчишке было не так уж мало лет…

— Естественно! Но поведение его я бы охарактеризовал именно так! Он обожал делать людям гадости, а в детстве, очевидно, мучил кошек и отрывал мухам крылышки.

— Даже если предположить, что ваше мнение о нем верно, некоторые люди очень болезненно реагируют на насмешки. К тому же эти, как вы говорите, гадости могли быть не так безобидны.

— Не знаю, — Ткачев пожал плечами, — он издевался над этим затюканным капитаном Колзаковым, но вы ведь еще раньше заявили, что капитан отравить Стасского не мог, иначе отравленное вино пили бы мы с Юлией Львовной.

— Как знать, — протянул Горецкий, — теперь у меня есть предположения, что незаметно всыпать в бокал Стасского яд в принципе мог каждый из присутствовавших на вечеринке.

— Ах вот как, — протянул Ткачев.

— Не поясните ли мне, что за ссора случилась у вас со Стасским накануне вечеринки? — невинно начал Горецкий.

— Ссора? — удивился Ткачев. — Не припоминаю никакой ссоры. Была небольшая размолвка, он, как обычно, пытался приставать с насмешками. Но я ведь не Колзаков, я не стал обижаться и ответил поручику в его же духе. На том мы и разошлись.

— А не связана ли была ваша ссора с этой дамой, Юлией Львовной?

— С чего вы взяли? — спросил Ткачев.

— Ну, вы человек молодой… а тут… единственная дама в такой глуши, да еще красавица.

— Да, оба поручика налетали из-за нее друг на друга, как два петушка! — рассмеялся Ткачев. — Кстати, Стасский был очень на него зол, на Ордынцева. Болтал, что тот мешает ему, стоит на пути к успеху. Я, каюсь, поддразнил его немножко, сказал, что Юлия Львовна явно обходит его стороной, несмотря на якобы близкое их знакомство в прошлом. Стасский страшно разъярился и понес уже и вовсе околесицу — был не то чтобы пьян, но рассержен и возбужден. Единственное, что мне удалось понять, — это то, что знакомство его с Юлией Львовной было недолгим и заключалось оно в том, что он передал ей письмо от жениха с фронта. Это было давно, в шестнадцатом году, и с тех пор он больше Юлию Львовну не видел.

— Мда-а, видно, здорово успел он тогда надоесть даме, если до сих пор она вспоминает об этом знакомстве с неудовольствием.

Про себя полковник Горецкий подумал, что, судя по рассказу Бориса, Юлия Львовна вспоминала о знакомстве со Стасским прямо-таки с ужасом, если лицо ее при виде поручика стало безжизненной маской. Потом он вспомнил, что во время ссоры Бориса и Стасского они наблюдали очень оживленную беседу Юлии Львовны с Колзаковым. Придется опять допрашивать Колзакова. Что же это делается, как расследование коснется дамы, так из них приходится информацию клещами вытаскивать. Тоже еще рыцари!

— Так вот, я с Юлией Львовной здесь почти не общался, а во время плавания ее капитан Сильверсван опекал, с ним она вела длинные беседы, — усмехнулся Ткачев.

Горецкий понял, что разговор с Юлией Львовной обещает быть интересным. Но пока придется опять допрашивать Колзакова, а заодно и Ордынцева пригласить, чтобы он подтвердил все сказанное.