Черное Рождество

— Несколько недель такая наша, с позволения сказать, жизнь продолжалась, — снова заговорил Колзаков. — А потом подходит как-то ко мне один полковник, — Колзаков оглянулся на Горецкого, — и начал так обиняком разговор о побеге. Сказал, что они — целая группа у них образовалась — долго ко мне присматривались и что меня поручик Богуславский очень рекомендовал. Я согласился, конечно, с ними бежать — иного выхода не было. Они в углу за нарами разобрали пол и рыли потихоньку подкоп, а на день ставили доски на место. Поручик Богуславский смелый был, но молодой, горячий… все торопил полковника. А я стал замечать, что неспокойно как-то вокруг. Мы в секрете держали наши планы — боялись, что кто-то предаст, бывали случаи… Люди, как я говорил, по-разному лишения переносят. В общем, решились мы, и однажды ночью, когда был сильный дождь, все семеро пролезли под стеной барака и потихоньку пробрались через двор. На проволоку бросили шинели и перебрались. А после слышим — шум, топот, тревога. Не то кто-то нас предал, сообщил австриякам, не то сами они спохватились. Мы все врассыпную — и бежать. Уж не знаю, кто еще ушел, а только на рассвете мы с поручиком на берегу реки оказались. И тут-то нас и нагнали солдаты с собаками. Один выход — реку переплыть, чтобы от собак отвязаться. А на дворе ноябрь месяц, вода холодная, да мы еще уставшие и в одежде. Как я доплыл — не могу вспомнить. А Богуславского подстрелили, а может быть, сердце не выдержало в холодной воде или плавал он плохо, но только стреляли австрияки, стреляли, а потом перестали, под воду он ушел. Так и погиб… царствие небесное. — Колзаков перекрестился и надолго замолчал.

— И вы, стало быть, там, под орехом, все это в подробностях Юлии Львовне пересказали?

— Я? — встрепенулся Колзаков. — Что вы! Я — нет… Но все же пришлось кое-что вспомнить… Она хорошо держалась, сказала, что надежды жениха живым найти у нее давно уже не осталось. Ну я и сказал ей твердо, что погиб он, что я сам видел. Да и про то, как в плену жили… кое-что, коротко.

«Вот почему тогда, после разговора, у нее было такое страшное лицо», — понял Борис.

— Идите, голубчик Николай Иванович, спасибо вам за рассказ, — мягко проговорил Горецкий.

«Получив письмо, она не могла не приехать, — стучало у Бориса в мозгу, — и опоздать не могла, она бы прилетела птицей… Но раз она не приехала, значит, получила письмо слишком поздно, когда уже незачем было ехать. Стасский по лени или по вредности характера вполне мог нарочно передать письмо позднее. Несомненно, она сохранила о нем самые плохие воспоминания. А вчера, после рассказа Колзакова, она узнала, что жених ее погиб в плену из-за того, что слишком долго ждал ее и отстал от своих… То есть погиб он, в сущности, из-за Стасского…»

Борис вспомнил, как вчера весь вечер глаза Юлии Львовны горели странным темным огнем, как она молчала весь вечер и только смотрела на Стасского так странно…

«Она вполне могла его отравить! — внезапно понял Борис. — Вполне могла отравить, чтобы отомстить за смерть любимого человека. Господи! И ее порыв потом, ночью, что ни говори, а она вела себя странно… Хотела меня спасти… О любви в ту ночь не сказала ни слова… Но, — тотчас устыдился Борис, — она действительно вернула меня к жизни, а что того подонка нет на свете, так туда ему и дорога. Но все же хладнокровно всыпать яд в стакан человеку и спокойно смотреть, как он умирает… — это просто Шекспир какой-то!»

— Борис Андреевич, — внимательно глядя на него, спросил Горецкий, — вы ничего не хотите мне сказать?

— Нет! — закричал Борис, вставая и опрокидывая стул. — Не ждите от меня никаких рассказов! — И добавил, не в силах сдержаться: — Вам нравится мучить людей? Для этого вы затеяли все это дурацкое расследование, чтобы изучать поведение личности в экстремальных условиях? Я видел, с каким интересом вы расспрашивали Колзакова! Вы просто смаковали подробности!..

— Поручик!!! — гаркнул полковник Горецкий. — Вы забываетесь! Немедленно прекратите истерику!

Пенсне его соскочило с носа и болталось на шнурке. Снова профиль его был чеканен, а взгляд пронзителен.

— Пойдите и приведите себя в порядок, — строго сказал полковник, — водой холодной облейтесь, что ли…

— Слушаюсь! — Борис крутанулся на каблуках и вышел.

Сразу за дверью он столкнулся с Юлией Львовной, сопровождаемой Саенко. Она стояла напротив, выпрямившись, высоко подняв голову, и от этого казалась еще выше ростом. Она заглянула Борису в глаза. Определенно, эта женщина умела читать в человеческих душах, во всяком случае, с Борисом это у нее получалось. Она поняла все, что Борис думает о ней, и вздохнула. Глаза ее чуть сощурились, возле губ выступили две презрительные морщинки. Борис посторонился, и она, молча отведя взгляд, прошла мимо.

— Может, перекусить чего, ваше благородие? — сердобольно предложил Саенко.

Борис молча мотнул головой.