Черное Рождество

— Все говорят и говорят, — бурчал Саенко, идя следом, — цельный день сплошные разговоры разговаривают. А покойник лежит и, между прочим, всем мешает. Нет бы, как люди, закопать скорей по-христиански с Богом, да и поминки устроить. Так нужно людей морочить, и покойника томить. Чай не вобла, чтобы на жаре вялиться! Вот татаре, так за своего Мусу сразу взялись. Фатима не бегает да не ищет — кто да за что? Потому как у ней первое дело — мужа как положено проводить… Нет, я так скажу, хоть и подлый народ татаре, а про покойников лучше нашего понимают…

Глава пятая

Юлия Львовна села на предложенный полковником Горецким стул и закурила. Он украдкой посматривал на нее из-под пенсне. Красивая женщина, даже сейчас, здесь, в простом сером платье, с коротко остриженными волосами, без всяких этих женских безделушек, видна ее благородная породистая красота. Но также проницательна и умна. Сочетание красоты и ума вообще редко встречается в женщине, а эта еще обладает сильной волей и здравым рассудком. Не боится смерти, раз видела ее столько раз, работая медсестрой. Опять же могла достать где-нибудь яд…

— Скажите, полковник, вам очень хочется, чтобы это сделала я? — прервала затянувшееся молчание Юлия Львовна.

— Что? — От неожиданности Горецкий не нашелся что ответить.

— Вам очень хочется доказать, что поручика Стасского отравила я? — повторила она свой вопрос и продолжила: — Красивая женщина — убийца, месть… в общем, леди Макбет в деревне Ак-Тыкыр.

— Действительно, вы похожи на шекспировских героинь, — согласился полковник, — в этой бедной обстановке вы выглядите как опальная королева.

— Вы, господин Горецкий, — романтик, — протянула она, улыбаясь.

— Вы удивлены? — рассмеялся полковник, но сообразил, что она нарочно уводит разговор в сторону, и собрался с мыслями. — Сударыня, давайте оставим разговор о моих желаниях. Я беседую со всеми, вот дошла очередь и до вас. Вы уж простите, но господин Колзаков рассказал мне о последнем вашем разговоре. Примите мои соболезнования по поводу смерти вашего жениха.

— Это было давно.

Она отвернулась, помолчала немного и снова подняла глаза на Горецкого.

— Итак, вы выяснили, что у меня был мотив для убийства Стасского. Ведь если бы он передал мне письмо вовремя, возможно, Борис не попал бы в плен и не погиб.

— Борис? — переспросил полковник.

— Ну да, мой жених, поручик Борис Юрьевич Богуславский. Стало быть, по-вашему, я узнала от Колзакова про это и сразу же вечером насыпала в бокал Стасского яду.

— Теоретически это мог сделать любой, и вы в том числе, — поддакнул Горецкий.

— Возможно, — согласилась Юлия Львовна, — но я этого не делала. Не скрою, я ненавидела и презирала Стасского еще со времени нашего с ним знакомства. Он привез мне письмо от жениха и тут же принялся грубо за мной ухаживать… Я не знала тогда, что он нарочно задержался в дороге, чтобы было поздно мне ехать к Борису… И если бы ценой его смерти я могла Бориса спасти, я задушила бы Стасского собственными руками. Но… Бориса давно нет на свете, больше трех лет. Какой вы сказали мотив — месть?

— Возможно, — неуверенно пробормотал Горецкий.

— Полковник, я фаталистка. Я считаю, что смерть и так собрала с нас обильную жатву. Мой долг — помогать жизни, а не отнимать ее. И если человек заслуживает смерти, то рано или поздно она его найдет.

— Ну, если так рассуждать, то все мы когда-нибудь умрем, — возразил Горецкий.

— Вы не так уж скоро. — Юлия Львовна улыбнулась: — Поручик Ордынцев рассказывал вам, что я умею угадывать смерть?

— Нет, — в полном изумлении ответил Горецкий.

— Вот как? Ну ладно. Вы, Аркадий Петрович, живете рассудком, и даже романтизм ваш какой-то книжный. Профессорский академизм слишком сильно в вас развит. Люди интересуют вас, как биолога интересуют какие-нибудь насекомые.

Горецкий нахмурился, вспомнив, что точно такие слова прокричал ему недавно Ордынцев в этой же комнате.

— Хм, сударыня, давайте перейдем ближе к делу. Допустим, я верю вам, что вы не убивали Стасского. Кто в таком случае это сделал? Я не говорю: мог сделать, я спрашиваю: кто сделал? Вы сидели весь вечер и наблюдали за мужчинами, вы ничего не заметили?

— Я заметила, что все присутствующие терпеть не могли Стасского, но это неудивительно, он вел себя так, что у каждого вызывал только ненависть и раздражение.

— У вас и Колзакова понятно почему, Ордынцев поругался с ним из-за вас, а почему Стасского недолюбливали моряки?

— Он все время приставал к капитану Сильверсвану, коверкал его фамилию, называл Зидьбершваном. Не понимаю почему, но это страшно выводило Ореста Николаевича из себя. Он, разумеется, человек воспитанный, морской офицер — выдержанный и галантный, но я замечала, что ему стоит больших трудов удержаться от резкого ответа.

— Какое он вообще произвел на вас впечатление?

— Самое хорошее, — не колеблясь ответила Юлия Львовна. — Он из чистой любезности взял меня на канонерку и во время плавания всячески меня опекал, но делал это ненавязчиво и тактично. Мы много разговаривали, он рассказывал мне о детстве. Он родом из Вильно…