Черное солнце

Борис Александрович тряхнул головой, видимо отгоняя остатки сна, а может быть, таким образом входя в сценический образ. Как бы там ни было, через минуту я поняла, что в лице отважного капитана, несомненно, пропадает гениальнейший артист. Он внезапно тяжело задышал, закатил глаза и начал медленно сползать с дивана. Я кинулась к нему, осторожно приподняла голову, подложив руку под затылок, и, обернувшись к смотревшему на эту сцену во все глаза охраннику, показала жестами, что если срочно не сделать инъекцию, то жизнь капитана может оборваться. Тот внимательно оглядел сначала меня, потом заболевшего и, приблизившись, еще раз тщательно обыскал меня. Только после этого согласно кивнул головой в сторону двери. Я облегченно вздохнула и махнула рукой врачу, тоже проснувшемуся и безучастно сидевшему поодаль. Взяв капитана под руки, мы провели его мимо охранника и открыли дверь. В коридоре оказался еще один террорист, который, ни слова не говоря, поправил на плече автомат и двинулся следом за нами.

Уложив «больного» капитана на койку, я подошла к медицинскому шкафчику и, открыв стеклянную дверцу, стала не торопясь перебирать коробки с ампулами для внутримышечных инъекций. Найдя препарат, содержащий комплекс витаминов, я набрала шприц и ввела препарат. Охранник, как статуя с каменным выражением лица, продолжал стоять в дверях, не сводя с меня пристального взгляда. Я ходила от шкафа к койке несколько раз, моля Бога, чтобы врач сообразил наконец отвлечь охранника хоть на мгновение. Но все было тщетно. Тогда я выдвинула ящик стола, достала манометр и измерила капитану давление. Оно и в самом деле было высоковато. Что, впрочем, было совсем неудивительно в данной ситуации. Потом опять вернулась к шкафчику и, встав на цыпочки и пытаясь достать лежащую в самом дальнем углу верхней полки коробку с ампулами, незаметным движением локтя скинула на пол несколько упаковок. Коробки шлепнулись на мягкий линолеум, и стеклянные ампулы и флаконы раскатились по всему лазарету. Я обернулась к охраннику и, глупо улыбнувшись, виновато развела руками. Тот продолжал стоять, даже не сменив позы. Тогда я решительно повернулась к нему спиной и, присев на корточки, стала собирать стеклянные флакончики. Подняв все с пола и подобрав как можно выше подол и без того коротенького медицинского халатика, я встала на коленки и нагнулась, запустив руку под шкаф. Предоставив таким образом возможность охраннику и остальным мужчинам обозревать свои ягодицы, обтянутые символическими трусиками. Я шарила под шкафом, пока моя рука не нащупала наконец ребристую рукоятку пистолета. Теперь можно и развернуться. Я сгруппировалась, упала на бок и не глядя выстрелила.

– Дерьмо! – раздался у меня за спиной сдавленный крик по-немецки, который заглушил негромкий хлопок выстрела. Расчет оказался верным. Когда я встала с колен и обернулась, охранник с изумленными глазами смотрел на меня и медленно сползал по стенке. На его бедре, чуть выше левого колена, камуфлированные брюки дочерна намокли от крови, сквозь сцепленные на ране ладони обильно текла темная кровь, крупными вишневыми каплями капая на линолеум.

– Что стоите как истуканы? Проявите же наконец гуманность и окажите нашему немецкому другу первую помощь, – сказала я, усмехнувшись.

Затем, подойдя ближе и отпихнув ногой валявшийся на полу автомат, я грубо схватила террориста за плечо и рывком опрокинула его на линолеум пола лицом вниз, заломив руки за спину, не обращая никакого внимания на сдавленные стоны раненого.

– Доктор, не стойте же соляным столбом! Есть у вас скотч или широкий лейкопластырь? – пришлось рявкнуть на врача.

Видя, что тот, будто очнувшись, резво метнулся к шкафчику с медикаментами, я перевела взгляд на капитана:

– Сейчас я его качественно спеленаю, доктор перевяжет ему рану, и вы тихо, как мышки, посидите в лазарете, пока я схожу на мостик. А затем мне предстоит еще один малоприятный визит – в кают-компанию. Насколько я понимаю, на борту осталось всего двое дееспособных фрицев?

– Вероятно, – пожал плечами бледный, словно только что загрунтованный холст, капитан.

– Ну вот и славненько. Оставайтесь здесь, пока я не вернусь.

С этими словами я выскользнула из лазарета, плотно прикрыв за собой дверь.

Мыс Неупокоева, законсервированная полярная станция, наши дни

…Костерок догорал, из котелка умопомрачительно пахло настоящей дальневосточной ухой, на равнину опустилось светлое покрывало тумана, и вот уже только снежные купола вдали излучали призрачный голубоватый свет. Белая полярная ночь окончательно вступила в свои права.

– Илья Тимофеевич, – спросил Егор, – а может, вы нам все-таки поведаете свою историю? Двадцать пять лет лагерей – это ведь, можно сказать, целая жизнь.

– Хорошим людям чего ж не поведать? Расскажу, – задумчиво произнес рыбак, наливая в железную кружку водку из помятой солдатской фляжки. – Только кружка одна, уж не посетуйте, – проговорил он, пуская выпивку по кругу.