В том, что он признавался в этом, не было ничего страшного. Много молодежи определенного возраста присутствовали как минимум на одной церемонии Одохаа – либо из любопытства, либо на спор. А у многих были родственники, старые тетки или кузины, которые претендовали на членство в этой группе. Это был всем известный факт в жизни Одо, даже если остальная часть Товы и Наблюдатели в башне думали, что запугали их до покорности.
Ашк усмехнулся признанию Око, показав полный рот неровных серых зубов, когда-то окрашенных в красный.
– Они говорят, что надвигается буря. И придет она скоро. И что возвращается Одо Седох.
Око кивнул. Они говорили это, сколько он себя помнил. Месть за Ночь Ножей. Восстановление чести и гордости клана.
– Они прислали меня. – Ашк заговорщицки наклонился поближе. – Сказали мне пригласить вас на их следующую встречу. Она состоится сегодня ночью, после похорон.
Око покачал головой, судорожно соображая, что ответить.
– Я скорее всего буду в трауре, вместе со своей семьей.
В это время полагалось посыпать себя пеплом и бодрствовать до утра, так что в этом он не врал, но, разумеется, был рад такому удачному предлогу.
Ашк что-то вложил ему в руку. Воронье перо. Кто-то сделал напись мелом на одной его стороне.
– Это дом, где мы встречаемся. Приходите сегодня ночью, если сможете. Если нет – то в другое время. Одохаа всегда будет ждать вас, господин Око.
Мужчина собрался уходить, но Око остановил его:
– Кто сказал тебе прийти ко мне? И почему именно ко мне? Что от меня хотят Одохаа?
Глаза Ашка блестели от слез и от переполнявших его эмоций – таких сильных, что Око невольно отступил на шаг.
– Буря надвигается, господин, и мы хотим, чтобы вы обучили нас.
Око желал справедливости для своего клана, но явно не ценой присоединения к культистам-фанатикам: мужчинам и женщинам, убежденным, что, если молиться достаточно усердно, они смогут воскресить бога, что мертв уже тысячу лет. Если он чему и научился в Хукайе, то это тому, что правосудие происходит благодаря людям, привлекающим виновных к ответственности, а не из-за какого-то призрачного божественного возмездия и тем более насилия.
Он вложил перо обратно в руку мужчины:
– Я не могу тебе помочь. Вы выбрали не того человека. Я не хочу иметь ничего общего с Одохаа или их возрожденным богом.
Он резко развернулся на каблуках и вышел из вольера, прежде чем Ашк успел сказать что-то еще.
Око резко вздрогнул. Погрузившись в свои мысли, он случайно наступил на подол Исы. На ней было надлежаще белое траурное платье, волочившееся по земле и собиравшее на себя грязь, пока они шли по улице. Если бы она действительно стремилась следовать традициям, то шла бы босиком, но несколько часов назад пошел снег, и воздух обжигал кожу булавочными уколами льда. Вдобавок обычай требовал, чтобы горюющие шли с обнаженными руками, ведь показывать хааханы вполне уместно во время скорби, но на Исе была толстая шуба из шкуры какого-то несчастного белого зверя, и все остальные родственники, кузены, тети и дяди, сопровождавшие новую матрону и ее Щита, последовали ее примеру, пусть и с меньшим щегольством.
– Мои извинения, сестра, – пробормотал он.
– Вижу, ты все же решил надеть свои черные одежды, – сухо откликнулась она, выгнув бровь и глядя на его кожаные одеяния. Он не только остался в форме, но и накинул на плечи плащ, сделанный из оброненных Бенундой перьев. Он сам сшил его когда-то, смазал маслом и бережно хранил все это время. Око впервые за долгие годы надел плащ, и ему было приятно вновь почувствовать его тяжесть на плечах.
– Что ты знаешь об Одохаа? – спросил он вместо этого.
Она заколебалась, без сомнения, будучи уверенной в том, что он начнет спорить, но на вопрос ответила:
– Они сделали многое для детей.
Это удивило его:
– Когда я уезжал, они по большей части были вне закона. Были заняты церемониями воскрешения Бога-Ворона.