Черное Солнце

В первый момент он, словно смутившись, попытался сопротивляться, и она даже подумала: целовали ли его когда-нибудь. Но потом его губы смягчились, и она почувствовала, как к ней вновь возвращается интерес. Она забралась к нему на колени, потерлась о его бедра и вновь поцеловала его. Это было приятно. Его кожа была прохладной, как желанный глоток холодной воды в конце рабочего дня под летним солнцем. Серапио был неуклюж, не смертельно, но явно неопытен, и ей это нравилось, нравилось, что она одержала верх над ним, что его реакция была такой человеческой. И он был таким хорошим, крепким, реальным, его грудь прижималась к ее груди, ее руки обнимали его, и пока она целовала его, ей не нужно было думать о невозможных морских путешествиях, мертвых матросах и стаях черных птиц, а лишь о ней и этом мужчине, который, она не была уверена, был героем или злодеем, но, возможно, ей не нужно было это знать, если бы только она могла снять с него мантию и…

Он резко встал, и она поднялась вместе с ним, обвив его ногами за талию.

– Ксиала, – пробормотал Серапио. – Я не могу, – скривился он.

Она склонилась к нему, чувствуя тупую боль, но не желая, чтобы она прекратилась, а лишь мечтая о небольшом забвении между бальше и двумя телами, но он, отвернувшись, отстранился от нее.

– Проклятье, – сказала она, опуская ноги и руки.

– Я не могу.

Она рассмеялась, уверенная, что он принял ее ругательство всерьез. Смех перешел в икоту, а затем в тяжелый вздох.

– Религиозный запрет? – спросила она.

– Что?

– Ничего.

Она неловко стояла, опустив глаза и чувствуя, как щеки полыхают от стыда, и благодаря море за то, что, возможно, он не видит ее. Но кого она обманывает? Он досконально изучил ее. А значит – слышал ее сердцебиение, чувствовал ее растущее чувство обиды, вдыхал запах ее возбуждения или что он еще там делал, чтобы без помощи зрения прочесть ее как раскрытую книгу. Ксиала всерьез задумалась о том, чтобы выпить еще бальше, чтобы заглушить свое смущение, но передумала, и даже похвалила себя за столь волевое решение.

– Това, – настойчиво повторил он.

Ксиала подняла глаза. Его волосы были взъерошены ее руками, его губы слегка припухли от ее поцелуев. Он определенно был мужчиной, но, возможно, еще и монстром? То же самое можно было сказать и о ней. И имело ли это вообще значение, все эти ярлыки и категории, когда они были только вдвоем, здесь и сейчас?

– Я провожу тебя на встречу с Жрецом Солнца, – сказала она наконец. – Все-таки я обещала.

Казалось, это его удовлетворило.

– Не хочешь рассказать мне какую-нибудь историю?

Она зажмурилась, удивленная его просьбой.

– Нет, Серапио. – Смешок, казалось, вырвался прямо из ее ноющего сердца. – Сегодня ночью не будет никаких историй.

– Ну, ладно. Может, мне все-таки посидеть с тобой? Пока ты Поешь морю?

Она потерла обрубленный мизинец. Серапио был опасен, непостижимо привлекателен и явно целеустремленно выполнял какую-то миссию, делавшую его совершенно неприступным. «О, Ксиала, – подумала она, – скажи ему, чтобы он ушел. Скажи «нет». Скажи. «Нет»».

– Конечно. – Она опустилась на капитанскую скамью и похлопала по лавке рядом с собой. – У меня даже есть история для тебя. Про обреченную русалку и таинственного любовника, отвергающего ее. Тебе понравится. Обещаю.

Глава 27

Город Това (Утроба Койота)

325 год Солнца

(8 дней до Конвергенции)

Жители Товы обожают играть. И сильней всего эта страсть проявляется в разнообразных игорных домах в Утробе Койота и в очень популярной игре в кости под названием патол. Патол столь же популярен в Тове, как площадки для игры в мяч в Кьюколе. Сначала я думал, что это всего лишь развлечение, но мой хозяин сообщил мне, что сама игра священна и считается еще одним способом соединить землю с небесами. Я ответил, что чаще всего в нее играют, ставя на кон какао. Он категорически возражал и со всем должным терпением пытался объяснить мне философию игры, но я так и не понял его.

Отчет по заказу Семи Торговых

Правителей Кьюколы, составленный Ютиком,

путешественником из Бараха

Наранпа думала, что блондин отведет ее на балкон, где сидели главы преступного мира, но вместо этого он повел ее все глубже в игорный дом, далеко за тот полукруг, который отмечал фасад круглого дома. Постепенно толпа редела, гонцы и запах выпивки уступили место пустым залам, запаху земли и полутьме.