— Знаю, — выдохнул Элирий, устало прикрыв глаза. Прямые брови высокомерно поднимались над закрытыми веками. — Именно он был началом падения Лианора. В свое время лучшие чародеи Священного острова не сумели справиться с черным мором. А ты рассчитываешь спрятаться и переждать бурю в безопасности своего горного приюта? Наивный трусливый птенец.
— Я сделал Север закрытым не из страха, — печально возразил Первый ученик. — Элиар запретил мне покидать Ангу в обмен на…
Яниэр вдруг осекся, будто вспомнив о чем-то.
…Когда-то Второй ученик отдал Первому священное тело Учителя. Это была великая милость и великий дар, который навсегда связал руки Яниэра благодарностью.
Северянин хотел бы, чтобы мертвое тело наставника упокоилось в земле, было с почестями погребено под красными вишневыми деревьями в полном цвету. Тогда на свете осталось бы хоть какое-то место памяти, куда он мог бы приходить и тосковать по ушедшему за последнюю межу. Там, в этом сокровенном месте, было бы красиво и тихо. Он опускал бы в землю хрупкие вишневые саженцы, и те вырастали бы на смену отжившим своё деревьям… там, как и в прежние времена, они были бы с Учителем только вдвоем.
Но сделать так, как он хотел, было нельзя — должно было придерживаться старых традиций Лианора, колыбели лучших среди людей, откуда был родом Учитель. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар редко делился воспоминаниями о Лианоре, но эта драгоценная земля, страна великих душ, была у Совершенного в крови; страна высшей радости, где шли дожди из цветов.
На родине Яниэра, в северных землях Материка, тела умерших принято было предавать земле, в южных — огню, и только наследники великого народа мореходов традиционно препоручали своих мертвецов воде. Там, на великолепном острове блаженства, в краю вечной весны не было место тоске, и северянин должен был с уважением принять этот обычай: отпускать и не скорбеть. Бескрайние морские просторы исцеляют даже глубочайшие душевные раны — так верили на Лианоре. И, почтительно следуя странной чужой вере, он отдал мертвое тело морю, не оставив себе ничего, кроме памяти. Тело Учителя в погребальных одеждах сакрального цвета циан — он отдал его волнам, отпустил в терпеливые объятия океана.
Тогда, на лодке, полной солнца, до рези в глазах вглядываясь в бесконечную синюю гладь, Первый ученик мог только кусать губы от боли и бессилия. Перекатывая тугие буруны вод, море глухо бормотало что-то ласково-утешительное, но, глядя в пустые волны, Яниэр не мог утешиться ни в этот день, ни в последующие. Тоску, мучительную, словно жажду, не получилось утолить даже всей морской водой мира: океан оказался горьким на вкус. И даже холодная красота родных мест, куда он возвратился после падения Ром-Белиата, не смогла до конца развеять его печаль.