Черное зеркало

К стекольной фабрике «Красный Клюквин» подъехал закрытый автомобиль, из которого высыпали несколько человек в полувоенном обмундировании. Последним неторопливо вышел мужчина в штатском, огляделся и удовлетворенно хмыкнул.

Вахтерша Ефросинья уставилась на приехавших неодобрительно:

– Кто такие? Чего надо?

– Кто мы такие, сама догадаешься, – ответил ей курносый парень с золотым зубом. – А чего нам надо – не твоего ума дело!

– ГПУ! – рявкнул штатский, сунув под нос Ефросинье удостоверение. – Где тут заводоуправление?

– Спаси меня, Николай-угодник, спаси и помилуй! – Вахтерша испуганно перекрестилась.

– Тебе, бабка, не Николаю-угоднику надо молиться, а советской власти и лично товарищу Ягоде! – процедил штатский. – Последний раз спрашиваю: где заводоуправление?

– Так вон же оно, – Ефросинья показала на особняк, окруженный вырубленным на дрова садом.

– Запасной выход имеется?

– Там, сбоку…

– Иванов, Петерс – к запасному выходу, и чтобы муха не пролетела! Остальные – за мной!

Чекисты поднялись по парадной лестнице и ворвались в приемную. Навстречу им поднялась секретарша Клюквина Марфа, по-новому – техпом. Это была крепко сбитая девица со здоровым крестьянским румянцем во всю щеку.

– Товарищи, вы к Глебу Николаевичу?

– Где Клюквин? – рявкнул старший.

До Марфы дошло, кто к ним пожаловал. Она осела на стул и пальцем указала на дверь кабинета:

– На… на месте…

Парень с золотым зубом распахнул дверь, штатский шагнул вперед и начал:

– Гражданин Клюквин, вы аресто… – Но тут же замолчал.

Кабинет был пуст.

Штатский вернулся в приемную, сурово взглянул на Марфу и проговорил:

– Я ясно спросил, где гражданин Клюквин?

– Но он был там, он никуда не выходил… – испуганно проблеяла Марфа.

– Не выходил? – Штатский навис над Марфой, как грозовое облако над одиноким кораблем, затерянным в бескрайних просторах океана. – И куда же он тогда делся?

– Я… не знаю…

Марфа ужасно перепугалась, но, несмотря на это, не могла врать. Чувствуя, что правда на ее стороне, она повторила:

– Но он действительно никуда не выходил!

Штатский скрипнул зубами и повернулся к одному из своих спутников:

– В машину ее! Там разберемся!

Марфу вывели из приемной.

Парень с золотым зубом кашлянул и обратился к старшему:

– Товарищ Калниньш, вообще-то мне классовое чутье подсказывает, что она не врет…

– Классовое чутье, Приходько? – переспросил штатский. – Тогда куда же девался контрреволюционер Клюквин?

В течение ближайшего часа чекисты обошли не только заводоуправление, но и всю фабрику, опросили всех рабочих. Клюквина нигде не было, и все в один голос говорили, что он не выходил из своего кабинета.

В конце концов штатский снял телефонную трубку в том же кабинете, покрутил ручку и произнес:

– Барышня, дайте ГПУ!

Услышав голос вышестоящего начальника, он проговорил:

– Калниньш докладывает. С завода «Красная клюква»… то есть «Красный Клюквин».

– Взяли контру? – строго осведомился начальник.

– Никак нет!

– Что значит – нет?

– Утек…

– Как же так, Калниньш? Партия тебе доверила важное задание, а ты его провалил! Тебе поручили взять известного контрреволюционера, итальянского шпиона, а ты…

– Виноват и готов ответить по всей строгости!

– Ответишь, не сомневайся! По всей строгости, вплоть до лишения партийного билета! Но для начала все же постарайся его найти! Даю тебе двадцать четыре часа… нет, это слишком много. Даю тебе двенадцать часов!

Чекисты еще раз обошли всю фабрику, допросили сотрудников, но все были единодушны: Клюквин не выходил из своего кабинета.

Среди сотрудников фабрики оказался один член партии, участник революции – и он подтвердил общие показания.

Калниньш задумался. Не верить члену партии он не мог. Но тогда куда же девался Клюквин? Может быть, из его кабинета есть потайной выход? Отправив всех сотрудников еще раз обследовать фабрику, Калниньш вошел в кабинет Клюквина.

Смеркалось, и в кабинете было совсем темно. Калниньш сел за стол, огляделся, встал и подошел к висящему на стене зеркалу. Из зеркала на него смотрело до боли знакомое лицо – лицо преданного бойца партии, небритое, исхудалое от бессонных ночей и напряженной работы. Но вдруг в этом лице начали проступать какие-то незнакомые черты. Щеки стали еще более впалыми, глаза сделались глубже и смотрели сурово и беспощадно… самое же странное, под носом начали проступать обвислые усы…

Но товарищ Калниньш никогда не носил усов! Усы – это буржуазная, даже дворянская привычка!

Что за бред…

Чекист Петерс вернулся с третьего обхода и вошел в приемную. Возле двери кабинета стоял парень с золотым зубом.

– Где товарищ Калниньш?

– В кабинете. Уже час не выходит.

Петерс постучал в дверь, однако на его стук никто не отозвался.

Петерс удивленно взглянул на Приходько.

– Там он, там…

Петерс открыл дверь, заглянул в кабинет…

Кабинет был пуст. Товарищ Калниньш бесследно исчез.

Наконец чекисты покинули фабрику, увезя с собой несчастную зареванную Марфу и еще двоих сотрудников, попавших под горячую руку. В опустевшем кабинете бывшего хозяина собрались уцелевшие члены заводского комитета.

– Что будем делать, товарищи? – оглядев коллег, проговорил заместитель бесследно исчезнувшего начальника.

– Работать, всецело опираясь на классовое чутье! – немедленно ответил член партии и участник революции.

– Это понятно, но нельзя ли конкретнее? – подала голос передовая работница третьего цеха амальгамщица Свистунова.

– Что может быть конкретнее, чем классовое чутье? Я неоднократно предупреждал товарищей, что избирать на пост председателя заводского комитета бывшего хозяина – большая политическая ошибка!

– Я так считаю, – снова заговорила передовая амальгамщица, – что, прежде чем принимать какие-то решения, мы должны выбрать нового председателя. Я также полагаю, что за отсутствием товарища Клюквина должность председателя комитета переходит к его заместителю товарищу Боровикову. Предлагаю немедленно проголосовать это решение. Кто за?

Тут дверь открылась, и в кабинет, шаркая ногами, вошел дряхлый старик Тихон, служивший еще деду Глеба Николаевича.

– Что вам нужно, гражданин Фирсов? – строго, но деликатно осведомился заместитель. – Мы исключительно уважаем ваш преклонный возраст и пролетарское происхождение, но у нас здесь проходит важное заседание!

– Нужно непременно это зеркало отсюда убрать! – ответил Тихон, показав на овальное зеркало в черной раме. – Говорил я Глебу Николаевичу, что нельзя его здесь вешать, да разве он старика послушает? Ох, молодежь, молодежь… послушал бы меня, ничего бы такого с ним не случилось…

– При чем тут какое-то зеркало? – перебил старика Боровиков. – Покиньте, пожалуйста, помещение!

– Вы же не хотите, чтобы еще кто-то пропал?

– У нас люди просто так не пропадают, а только по решению компетентных органов, – машинально проговорил заместитель, но тут же замолчал, вспомнив предшествующие сегодняшнему заседанию обстоятельства.

В кабинете наступила нехорошая тишина, которую неожиданно нарушил Тихон:

– Вот то-то!

Он подошел к стене и с неожиданной для его возраста силой снял зеркало с крюка, взвалил на плечо и, все так же демонстративно шаркая ногами, вышел из кабинета.

На следующий день бывший заместитель Боровиков уже на правах начальника расположился в кабинете Клюквина. Место несчастной Марфы заняла амальгамщица Свистунова, которую с новым начальником связывали теплые и плодотворные отношения.

– Гликерия Ивановна! – окликнул Боровиков свою новоиспеченную секретаршу. – Позовите, пожалуйста, этого… как его… гражданина Фирсова.

– Зачем вам этот старый контрреволюционер? – спросила, заглядывая в кабинет, Свистунова.

– Он вчера во время заседания унес зеркало, и теперь здесь чего-то не хватает. Так вот я хочу, чтобы он принес его обратно.

– Извините, товарищ Боровиков, но только его со вчерашнего дня никто не видел. Как вышел из этого самого кабинета, так и пропал… с концами…

– Что значит – пропал? – машинально переспросил Боровиков. – У нас люди просто так не пропадают, только по решению компетентных органов…