Чернокнижник Молчанов

Вдруг из бурьяна выскочил человек и перебежав площадку перед крыльцом, схватился рукой за колонну, сразу перепрыгнув через две ступени…

Он бежал вверх по ступенькам, чуть-чуть согнув спину подняв левую руку, согнутую в локте и загораживая ею нижнюю часть лица. В правой руке он держал саблю.

Когда он вскочил на крыльцо, застучав сапогами по ступенькам и забренчав ножнами сабли, из бурьяна раздался голос:

— Не разговаривай с ним долго, Кукушка!

В то же время почти одновременно грянули два выстрела…

Кочерга выстрелил сразу из обоих пистолетов. Из одного он целил по Кукушке, из другого — по фонарю…

Он стрелял из двух рук разом.

Потом он увидел, как Кукушка покатился вниз по ступеням…

— Спрячьте, пане, фонарь, спрячьте фонарь! Разве вы не видите, что он целит по огню? — услыхал он вслед затем голос в бурьяне.

А через минуту тот же голос спросил с тревогой:

— Что?.. Вы ранены?

— Убью! — крикнул Кочерга с крыльца, — слышите — уходите прочь!

— Домой… — донесся до него из бурьяна слабый голос. — В плечо…

А другой голос сказал громко:

— Ну, постой же ты, дид скаженный!

— Убью! — опять крикнул Кочерга, — сам ты скаженный, — добавил он, — а душа у тебя уж давно у вельзевула в кармане.

Он прислушивался, не ответят ли ему чего-нибудь, и решил стрелять, если его выругают. Но теперь голоса слышались уже за стеной глухо и неясно…

Он подождал, пока стихли голоса и шаги, и подошел к Кукушке.

Кукушка был мертв.

Кочерга отнес его тело в тень, чтобы утром не напали на него мухи, и покрыл его ветками бурьяна.

Потом он зарядил пистолеты, для чего сходил в свою комнату, и хотел было опять выйти на крыльцо, но вместо того только постоял перед окошком, поглядел на двор, на лес, на то место, где мертвым сном спал Кукушка, и, тихо повернувшись, вышел из комнаты и пошел по замку из залы в залу.

В замковые окна лился яркий свет месяца и серебряными полосами ложился на полу и на колоннах.

В замке по-прежнему было тихо.

Только изредка, когда Кочерга неосторожно задавал ногой за какой-нибудь предмет и при этом на пол падал осколок камня или кусок штукатурки, по пустым залам разносился гулкий звук и не скоро точно перепархивал, все ослабевая, из залы в залу.

В замке было много статуй. Но все это было не то, что искал Кочерга…

Он искал „каменного“ пана в каменном кресле.

Когда он нашел его, он остановился у колонны и стал шептать молитву.

Ему показалось, что губы пана чуть-чуть кривятся. Месяц освещал пана сбоку, и Кочерге что на щеке пана, обращенной к свету, сквозь мрамор выступал румянец.

Точно мрамор был прозрачный, как хрусталь пли стекло, и внутри его теплился слабый розовый свет.

Кочерга стоял у порога и смотрел на пана, не отрывая глаз и не переставая шептать молитву.

Вдруг он увидал на губах пана кровавое пятно…

Когда он увидал это пятно, ему сейчас же почудилось, будто и впрямь пан оживает, будто в недвижном мраморе просыпается какая-то жизнь…

Кочерга сейчас же вспомнил о тех двух панах, про которых ему рассказывал Зуй, как они просили Вильчинского разрешить им переночевать в замке, и этот „каменный" пан, безмолвно сидящий на своем каменном кресле, показался ему вдруг каким-то особенным существом, ни человеком, ни статуей, а чем-то таким, чему он не находил имени и названия, но что ждет новой жертвы, новой крови…

И он знал, что паны позаботятся об этой: новой жертве.

В замке было по-прежнему тихо.

Месяц светил в высокое, с частыми железными переплетами, окно, и, казалось, этот свет, струившийся сверху, вливал в каменную фигуру пана жизнь и силу, странную, неведомую силу, трепетавшую в серебряных лучах месяца.

Точно эта сила шла откуда-то, невидимо и тихо для людского взора, на людское горе и муку.

Опять Кочерге вспомнились те два пана и другие паны, которые пойдут за ними.

И он стоял и шептал молитву.

Прежде он не знал страха, но теперь испытывал страх и глубокую тоску…

Он читал молитву за молитвой, а недвижный „каменный“ пан весь горел в лучах месяца, точно в нем переливалась та огненная кровь, точно она уже пылала под каменным покровом.

Кочерге казалось даже, что если бы он прикоснулся к статуе, то ощутил бы теплоту.

Он тихо повернулся и вышел из залы.

Остаток ночи он провел на дворе, сидя у разрушенных ворот замка.

А у мраморного пана губы правда были помазаны кровью… В тот темный век и паны, т.-е. наиболее развитой класс, часто не были свободны от суеверия, и действительно, нашлось несколько человек, поверивших сказке о проклятом пане…

Остается тайной, что они делали в старом замке, но кровь, которую Кочерга видел на губах пана, была настоящей кровью.

На седеющий день Кочерга исповедовался и причащался…

А еще через день его нашли мертвым у кресла мраморного пана.

Он открыл себе жилу и умер от потери крови…

Зато он окропил мраморного пана, как следовало по обряду, своей кровью, смешанной со святой водой…

Тут же на полу, около его трупа, стояла чаша с остатками крови и воды, а в ней лежало кропило…

Бедный Кочерга!

Здесь я должен сказать правду о мраморном пане.