ЧерноLove (сборник)

– Аф! – пискливо тявкнул Хорхе и, высунув фиолетовый язык наружу, скосил глаза в центр носа. – Он вас сопроводит к Малике. И еще, пожалуйста, передайте ей эту газету, здесь на странице 21, а впрочем, она знает! Всего вам доброго! – Амиго развернулся и, громко шаркая тапками, медленно пошел в сторону лифта, напевая какую-то странную песню о том, почему гусеницы жрут так много зеленых сочных листьев и никогда не лопаются, а превращаются в милых бабочек с крыльями, похожими на съеденные ранее сочные листья! Хорхе остался сидеть на пороге квартиры, задрав голову вверх, он продолжал дрожать особой мелкой дрожью в унисон колокольчику, ожидая команды от новой хозяйки.

– Хорхе! Кушать Хо? – спросила Елена, с недоверием глядя на его косые глаза. Он тут же встал на задние лапы и два раза прокрутился вокруг себя. – Ясно! Заходи! Гостем будешь! – Елена посмотрела на часы в кухне, которые показывали 4 часа 62 минуты. Хорхе чавкал докторской колбасой, запихивая ее в маленькую пасть большими кусками. Он ел жадно с повизгиванием и агрессией, обливаясь слюной и разбрасывая вокруг миски мелкие кусочки колбасы. После каждого заглатывания, он отвлекался на миску с водой и хлюпал языком как пароходной лопастью на Амазонке. – Тебя что – не кормили никогда в жизни?

– Мугу! – произнес пес, заглатывая очередной красивый кусок и чавкая, как чугунная мясорубка. Закончив поедать мясо, он снова скосил глаза к носу и пристально посмотрел на Елену. Взгляд был более добрый, чем на пороге двери.

– Ну что, наелся? Теперь веди меня к Малике! – присев на корточки и вглядываясь в косые глаза собаки, сказала Елена.

Хорхе развернулся и медленно посеменил в коридор. Он пробежал мимо входной двери и остановился у двери в ванную, где висел значок пластмассового душа. Обернувшись на Елену, он поскреб лапой о линолеум. Елена толкнула дверь – и увидела внутри вместо ванной комнаты обыкновенный коридорчик со светящейся лампочкой в конце. Пройдя его вместе с Хорхе, она толкнула другую дверь, лампа сразу же погасла, и утренний речной воздух ударился ей в лицо. Она стояла на берегу реки. Обернувшись назад, она увидела открытую дверь обыкновенного кафе, из которого она только что вышла. В кафе громко включилась сигнализация, распространяя звук тревоги, грабежа, воровства, аврала и караула! Хорхе весело устремился в сторону женской фигурки, стоявшей вдали у пирса. Елена закрыла дверь в кафе, мысленно отключила сигнал тревоги и быстро зашагала за собакой, улыбаясь собственным возможностям.

– Я знала, что мы еще увидимся! – с удовольствием сказала Елена.

– Несомненно! Спелая вишня всегда и везде желанная, даже среди густой листвы! Это логично и вытекает из нашей первой встречи! Быть иначе и не может! – тоже с удовольствием произнесла Малика, бросая фиолетовые семечки в реку.

Там, где семечки падали в воду, появлялись рыбьи головы, тихо открывающие рты и втягивающие в себя корм, плескаясь водой рассерженными и жадными движениями. Елена мысленно попросила рыб выстроиться в очередь за едой и не толкаться в воде. Они так и сделали. Малика улыбнулась. Бросив очередной раз горсть семечек в воду, ее колокольчики на браслетах зазвенели мелодию, отдаленно напоминающую мелодию нежной флейты Пьера.

– Ты уже понимаешь тайный смысл рыбьей дисциплины, поэтому они тебя и слушаются. – Шептала Малика. – Например, фонарь на набережной у моря имеет тоже свой смысл, как и любой предмет. Его создали люди с одной целью, чтобы он по их повелению светил вокруг, освещая дорогу, где ходят сами люди. Они создали его для себя, и он служит им всю жизнь. Его замечают ночью, а днем он не нужен. Днем он предоставлен сам себе, он смотрит на людей и ищет ответ на вопрос «а кому ночью светят сами люди?». Он молчалив и монументален в своей чугунной стати. Он монумент свету и вечный его раб… работник! Впереди и сзади стоят такие же, как он. Они молчат и кажутся мертвыми и холодными, но это совсем не так. Вот подойди к нему и спроси, что хочешь.

Елена подошла к чугунному фонарю. Он был весь в коричневых дождевых потеках от ржавчины, на черном гудронном теле. Они выглядели так, как будто он часто плакал. Дотронувшись рукой до его холодного туловища, она тихо спросила:

– Вам здесь грустно?