Черноморская сирена

— Удивительно! — усмехнулась Варвара Алексеевна. — Известный психолог… С одного взгляда читает в сердцах и не может понять самой обыкновенной женщины.

— Каюсь, не понимаю. И я вам не лгал.

— Не лгали? — чуть слышно прошептала Варвара Алексеевна и посмотрела в упор на Оверина.

Глаза Оверина вдруг сделались застланными.

— Посмотрите лучше в зеркало на свои глаза.

С этими словами она ушла в свое отделение. В ее глазах блестели слезы.

Оверин стоял несколько мгновений несколько удивленный. «В чем он попался опять?» Наконец, он пожал плечами с решительным видом человека, готового ко всему, и пошел в свое купе.

Поезд двинулся.

Оверин, почти не спавший прошлую ночь, проведенную им на островах, надел туфли, дорожную шапку и, вынув подушку, расположился спать, но сон не шел. Вместо сна в голову Оверина лезли думы о «Вавочке», об их отношениях, о своем положении.

Положение не из особенно приятных и избавиться от него, хотя бы на время, не так-то легко, как ему казалось несколько дней тому назад, когда он пришел к Варваре Алексеевне и с обычным своим чарующим добродушием объявил ей, что устал от работы и едет на месяц — другой отдохнуть в Крым.

— Там так хорош май! — прибавил он. — И там я окончу свою большую статью.

Варвара Алексеевна отлично знала Оверина и понимала, что отпустить его от себя на два месяца значит наверняка потерять его. И здесь надо было зорко следить за ним, питать его непомерное самолюбие и говорить исключительно о нем и об его произведениях, которые он читал ей, требуя ее мнения. И она умела и хвалить, и бранить его статьи, действительно талантливые, хотя часто небрежно написанные, с тою тонкою лестью умной женщины, которая так нравится мужчинам. Вдобавок, и замечания Варвары Алексеевны всегда бывали метки и обличали наблюдательного, тонко чувствующего человека.

Она испытующе взглянула на Оверина и спросила:

— Ты раньше о поездке не думал, Дима? Эта мысль внезапно пришла тебе в голову?

Оверин, с тех пор как прошел острый период влюбленности, так же хорошо изучил Варвару Алексеевну, как и она его, если еще не лучше, и умел угадывать малейшие оттенки ее голоса, значение каждого взгляда, каждого жеста. И он сразу понял, что под равнодушным тоном этого вопроса кроется ревнивое подозрение о поездке с какой-нибудь другою женщиной. Не даром жизнь Оверина была полна таких приключений, о которых сам же он, на свое несчастье, с подкупающею искренностью рассказывал Варваре Алексеевне после первой же встречи.

Так как ничего подобного не предполагалось, то симпатичные, ласковые серые глаза Оверина были ясны, как у годовалого ребенка, а голос его дышал самой искренностью, когда он ответил:

— Третьего дня, Вавочка, пришел доктор Валькевич и посоветовал мне отдохнуть… Нервы, говорит, плохи… Надо их поправить… Советовал этак месяц-другой полное уединение! — прибавил он, лаская Вавочку глазами, и в то же время думал не без тревоги: отпустит ли она его, или нет?

При всей своей доброте и чарующей искренности Оверин был лукав.

— Эта мысль превосходная… Тебе, Дима, надо отдохнуть, а то ты вертишься здесь в постоянной сутолоке. И не можешь сосредоточиться, чтобы работать… А там ты напишешь прелестную статью… Тема ее бесподобная… Надобно только хорошо ее обработать…

По обыкновению, Оверин возбудился и, увлеченный, стал говорить о новых подробностях, которые пришли ему в последнее время в голову. Говорил он хорошо: образно, метко, рисуя, так сказать, тонкими штрихами план статьи. И Варвара Алексеевна вся впилась в его загоревшиеся глаза и слушала его как бога. И когда «бог» окончил, она вскочила с кресла, поцеловала его крепко, крепко и восторженно воскликнула:

— Какой же ты талант, Дима!.. Огромный талант! И знаешь ли что?

— Что, Вавочка? — спросил он, весь вспыхивая от этой, казалось, невольно вырвавшейся похвалы.

— Я поеду с тобой… Не бойся, я мешать не буду… И мы не станем ссориться, как ссорились в последнее время. Я буду переписывать твою статью…

«Однако, ловко!» — подумал Оверин и даже улыбнулся при мысли, что Вавочка обошла его так «ловко», и нашел, что отлично вместе ехать и вместе работать.

Отговаривать, конечно, было невозможно, да и мягкая натура Оверина неспособна была обидеть женщину непосредственным резким объяснением. Он предпочитал и умел прерывать связи как-то нежно, мило, благородно и даже поэтично, уверяя в неизменной дружбе.

Вдобавок Оверин никем в то время сильно не увлекался, и хорошенькая Вавочка нравилась ему. И ему казалось, что те обостренные отношения, которые отравляли им обоим жизнь в последнее время, и служили для Оверина главным поводом отдохнуть одному, исчезнуть в путешествии, и особенно на новом месте, под чудным небом Крыма, где-нибудь на берегу моря, в укромном домике, где он будет писать… Там, наверное, сцен не будет.

А между тем первый день путешествия, и уже началось…

«В чем я солгал ей… Не узнала ли она, что я ухаживал два дня за одною барыней. Но, ведь, это пустяки!»

II

Вот уже год, как сошлись Оверин и Варвара Алексеевна.