Черноногие

– Краснокожие поблизости отсюда, это верно. Я нашел там одного и угостил его последней болезнью. Будь я один, то мог бы дальше пройти, никого не задевая, но ради вас я готов драться за четверых. Ах, тюльпанчик, ведь я великий полярный медведь арктического пояса! Я белый медведь, непобедимый медведь Скалистых гор!

– Где собака? – спросила Сильвина с тревогой.

– Не знаю. Спровадив подальше моего индейца, я обнюхал окрестности, чтобы проведать, как там идут дела, и как бомба влетел к вам. Так у вас пропала дикая кошка, моя герцогиня?

– В ней я потеряла своего лучшего друга! – воскликнула Сильвина.

– Нет, нет! Ваш лучший друг остается при вас. Я буду драться, проливать свою кровь и с радостью умру за вас, моя красотка.

– Не сомневаюсь в вашем добровольном желании, но не уверена в вашем умении сражаться против многих. Что значит одна рука, как бы ни была она сильна, против дюжины рук?

– Я один и единственный в своем роде. Если я паду на поле брани, то мой род угаснет со мной, а я не думаю, что природа допустила бы совершиться такому бедствию. Отодвиньтесь немножко, я притворю дверь, хотя она не слишком прочна и не выдержит долговременной осады. Умеете ли вы стрелять из пистолета, юная дева? Если умеете, то можете по крайней мере умереть славной смертью.

Слокомб сел, помешал угли и при мерцающем свете принялся осматривать свое оружие, состоявшее из карабина, двуствольного ружья и двух револьверов.

– Вот у нас ровно пятнадцать выстрелов наготове. Подумайте только, сколько зла можно наделать этими пятнадцатью выстрелами! Будет чем потешиться, не правда ли?

– Для меня в этом нет ничего утешительного, – сказала Сильвина.

– У каждого свой взгляд на вещи, а в моей натуре заложена страсть к битвам. Они мне по вкусу, как горб бизона, а вот уже две недели, как я не угощался этим лакомым блюдом. Я не имею оснований, чтобы вступать в битву, потому что принадлежу, как видите, к обоим племенам, но когда подвернется случай на дороге, так я уж схвачу его за волосы. Любо смотреть. Не унывайте, прекрасная лилия, могу вас заверить, что мы уложим целую дюжину черноногих прежде, чем они коснутся вас. Если же они вздумают нас зажарить или выкинуть другую скверную штуку, так мы затянем им другую песенку, которая, наверное, взбесит их.

Пошел дождь. Крупные капли, протекая через щели крыши, падали на землю с однообразным шумом. Огонь угасал. Глубокая тьма царствовала в шалаше. Сильвина испытывала невыразимый страх, хотя, в сущности, была гораздо храбрее большинства женщин. Ей казалось, что вот-вот явится неумолимый враг, и она с ужасом прижималась к шатким стенкам шалаша.

Том Слокомб сидел, поджав ноги и внимательно прислушиваясь к внешним звукам, в уверенности, что сумеет расслышать приближение индейца. Через четверть часа послышались поспешные и твердые шаги, потом торопливый стук в дверь.

Сильвина дрожала всем телом.

– Кто там? – спросил Том, хладнокровно заряжая карабин.

– Человек, не желающий тебе зла. Отворяй скорее! – послышался знакомый голос Авраама Гэмета.

– Я не знаком с вами и потому убирайтесь туда, откуда пришли, – возразил Том.

– Но я знаю его! – воскликнула Сильвина радостно. – Это честный квакер Авраам Гэмет.

– В таком случае милости просим. Толкните дверь и войдите.

За дверью не мешкали, и высокая фигура Авраама Гэмета возникла перед потухающим костром, который в ту же минуту был оживлен Слокомбом, бросившим туда охапку дров.

– Краснокожие окружают вас со всех сторон, – сказал квакер со свойственным ему величавым достоинством.

– Со всех сторон! – с ужасом повторила Сильвина.

– Да, со всех сторон. Они следили за вами и готовы броситься на свою жертву.

– Незнакомец, – сказал Слокомб, – вы видите перед собой, если только можете что-нибудь видеть в этой темноте, вы видите полярного медведя и Ворона Красной реки. Если бы сейчас было светло, вы могли бы увидеть, что я от природы одарен половиной лица бледнолицего, половиной – краснокожего.

– Друг, я не знаю, кто ты, и мне дела нет, медведь ты, ворон или хвастун. Говорю тебе, язычники окружают тебя.

– Неужели я и сам того не знаю, большой ребенок? – возразил Том сердито. – Не я ли только что имел схватку с одним из них? Не я ли угостил его последней болезнью? Не я ли проводил его на тот свет?

– Если ты предупрежден об опасности, так почему же ты сидишь, поджав ноги? Отчего же ты не ищешь спасения?

– Искать спасения! О, мой патриарх! Да куда же нам спасаться? Не пробиваться же нам сквозь томагавки и ножи черноногих!

– Проскользни незаметно между ними, как Давид прокрался в стан царя Саула[12].

– Царь Давид никогда не имел дела с коварными дикарями, – возразил Ворон. – Бежать! Да это значит вести прямо на погибель эту юную красавицу, потому что ночь черна, чернее чернил, а красные готтентоты засели в траве, между кустами и за деревьями! – воскликнул он с жаром.

– Ими предводительствует белый, – сказал Гэмет.

– Ренегат белый. Очень хотелось бы мне пустить ему в ухо смертельную ноту! – продекламировал Ворон.

Сильно забилось сердце Сильвины, опасения проснулись в ее душе.