– Сын мой, я смиренный миссионер, проповедующий славу креста среди индейских племен, хотя моя деятельность большей частью ограничивалась обществом мирного племени криков.
– Все это очень хорошо, но не является ответом на мой вопрос и не объясняет, почему вы очутились так далеко от места вашей деятельности, – возразил Марк, пытливо всматриваясь в духовную особу.
– А между тем это так легко объясняется. Несколько дней тому назад я оставил земли криков в сопровождении одного из вождей, обращенного в истинную веру, и его дочери. Ночью у нас украли лошадей, что и заставило нас уже двое суток странствовать пешком.
– Извините меня, почтенный отец, но где же этот новообращенный крик со своей дочерью? – спросил Марк, осматриваясь.
– Потрудитесь пройтись со мною на минутку, и я вам покажу крика и его дочь, которая, несмотря на свое медно-красное происхождение, весьма недурна собой.
Морау и Крис взобрались вслед за патером по узкой тропинке на самую вершину утеса, где и увидели двух особ, сидевших на земле у костра и тотчас же поднявшихся на ноги, как только увидели патера с незнакомцами. Обращенный крик оказался долговязым, костлявым индейцем угрюмого вида.
– Что за свирепая рожа! – проворчал Крис. – Если бы он был моим спутником, так я все ночи не спал бы от страха, что он съест меня живьем. Ничего хорошего не предвещает такая рожа.
– И внешность и сложение даны ему от Господа, – смиренно заметил патер.
– В таком случае, нельзя сказать, что всякое создание Божие красиво. Говорит ли он по-английски?
– Он немного понимает наш язык, но говорит плохо.
– А дочка совсем не похожа на своего папашу, – заметил Морау. – Для индианки она даже чересчур хороша. Мне не случалось раньше видеть такого миловидного личика у дикарки.
Индианка украдкой взглянула большими черными глазами на Марка, и тот спросил:
– И она тоже обращенная? А мне кажется, что ею по-прежнему управляет ее врожденная дикость. Не замечаете ли вы, отец мой, необыкновенного блеска в ее глазах? Они так и пышут пламенем чуть ли не жгучее адского. Вы не находите?
– Несмотря на благодать просвещения, которая коснулась ее, она все еще немножко дика, – отвечал миссионер с состраданием, – но и сам вождь криков принял уже некоторые из наших обычаев, с которыми, конечно, не расстанется, за это я вам ручаюсь. В нем произошла такая перемена, что он послужит примером жителям Селькирка, когда я покажу им плод моих трудов.
– А как его зовут? – спросил Марк, сомнения которого все еще не рассеялись.
– Следуя эксцентричному обычаю своего племени, он носит имя Вавабезовин, но у индейцев он известен под именем Натянутый Лук. Он был хорошо известен как храбрый воин, да и теперь случается, что его пламенный дух прорывается.
Крис Кэрьер потянул Морау за рукав и шепнул ему на ухо, указывая глазами на священнослужителя:
– Вот благоприятный случай, вы нуждаетесь именно в таком молодце. Не упускайте же случая и ведите его с собой в подземелье. Он как раз скрепит ваш союз с красавицей по настоящему закону. Возможно, этим она удовольствуется и перестанет день и ночь реветь.
Марк подумал. Эта мысль ему понравилась.
– Надо хорошенько подумать, – сказал он, – но прежде всего мне надо подробно расспросить этого монаха, чтобы узнать его настоящие намерения.
– Его рассказ кажется правдоподобным, кроме части об обращении индейца, в которое не так легко поверить, – заметил Крис. – Ну разве можно убедить таких людей, как мы с вами, что краснокожий принял истинную веру? Индеец создан быть дикарем и нечестивцем, и его ничем переделать нельзя. Да и плутовка эта глядит с таким коварством в глазах, которого хватит на дюжину наших женщин.
– Натянутый Лук, – спросил Морау, – с какой стороны лежит твой путь?
– С солнечного восхода, – отвечал лаконично вождь.
– А как далеко отсюда?
– В пяти днях пути.
– Он прилично говорит по-английски, – заметил Марк миссионеру. – Ваши уроки принесли ему большую пользу, с чем вас и поздравляю. Святой отец! По всей вероятности, я уже слышал о таком искусном человеке, как вы. Премного обяжете меня, сообщив свое имя.
Марк Морау не спускал глаз с благодушного лица патера, который тотчас ответил:
– Не могу льстить себя надеждой, чтобы мое имя или слава, если я заслужил ее, перешли границы поля моей деятельности. Не людям старался я угодить своим рвением и благочестием. Что значит для меня слава человеческая? Эти дети природы, для обращения которых я немало потрудился, называют меня просто патер Людовик, и я совершенно доволен этим именем.
– И прекрасно; скажите мне, патер Людовик, как вы относитесь к благам насущным? Имеете ли вы наклонность ко вкусным яствам? Или, говоря другими словами, заботясь о спасении душ ближних, не упускаете ли вы из виду попечения о собственной бренной плоти?
– Не совсем, сознаюсь откровенно, – возразил миссионер, пожимая плечами, – я всегда считал своей обязанностью обращать внимание на поддержание бренной оболочки. Я довольно успешно веду торговлю мехами с агентами Гудзоновой и Северо-Западной торговых компаний. Я имею основания полагать, что такой обмен удобен и выгоден.