Черновик человека

Да уж, мамочка, это точно, что я из-за тебя стихи писала! Знаешь, Эрик, как все началось? Как-то раз шли мы по пляжу, мама, я и приезжий какой-то, который перед ней соловьем разливался. Поэт, понимаешь. Все эти мужчины, которые в отпуск приезжали, особенно если жен рядом не было, все они за ней бегали. А ей это очень нравилось.

Что ты болтаешь, Света, кто это за мной бегал? Что ты придумываешь? Не слушайте ее, Эрик, у нее в голове все мешается! Ты чего-то нанюхалась, что ли, в своем ресторане? А знаете, Эрик, что ее с работы выгнали? И поделом, я вам скажу, поделом. Даже на такую работу, поганенькую, скажу вам честно, даже на такую поганенькую работу найдутся девушки поинтеллигентнее.

Мне, Эрик, пять лет было. Плелась я за ними, поэта слушала. И так мне надоело, что они меня совсем не замечают. Поэт этот патлатый все завывал и завывал. Я к морю побежала. Думаю: пойду в воду глубже и глубже, пусть меня волны утащат, а маме потом жалко станет! Но забоялась и вернулась. А они и не заметили, что я к воде бегала, потому что целовались. И я вдруг поняла, Эрик, что секрет, он как раз в этом: что надо вот так суметь, соловьем. Соловьем перед ней разлиться и затмить словами все, что вокруг происходит. Желательно в рифму, Эрик, и тогда она только со мной захочет гулять. И если этот мужчина приезжий слова придумать может, то я их и подавно придумаю, и лучше даже, намного лучше и намного больше. Потому что, слышишь, я намного больше хотела, чтобы мать меня любила и только меня слушала. Все, все я сочиняла, только чтобы ты меня полюбила. Чтобы ты меня за руку держала.

Да я тебя и так любила, дура ты этакая. Эрик, вы ее только послушайте. Да я, что ли, у ее постели не сидела, когда она болела? Знаете, она вечно простужалась, то насморк, то кашель, то горло болит, то температурила. А я бесплатной сиделкой работала, дни и ночи у кровати дежурила, иногда целый месяц ее, лежачую, обслуживать приходилось.

Приходилось. Вот именно, мама, приходилось. Знаешь, Эрик, когда она из комнаты выходила, я каждый раз пугалась, что она больше не вернется. Каждый раз пугалась, Эрик! И плакать начинала. Думала, все, не увижу ее больше.

Она такая плакса была, Эрик, ни минуты мне покоя не давала. За что меня Бог такой дочерью наградил, не знаю.

Как же, как же. Знаешь, что она мне в детстве плела? Когда я спрашивала, откуда я взялась? Тебя, мол, ангел ко мне на колени положил. И в небе зажглась такая специальная звезда в честь твоего рождения. Она, правда, верила, что я типа Иисус Христос, а она как будто Богоматерь. Славься, звезда моря! Небесных врат царица! Тебя архангел славит! Дай слепому света, огради от зла нас! Ангел, значит, к ней явился и небесного ребенка ей принес. Потому что красавице такой – не смотри, какая она сейчас стала, раньше была красавица – никто не пара. Ни один земной мужчина. Знаешь, как я ее жалела всегда? Я ее даже за эту красоту жалела. И что на выставку ее почти никто не пришел. И что ее не пускали с Ба и со мной за границу поехать. Знаешь, мы были в Швеции, там девочки в церкви пели, так я расплакалась, оттого что мама этого не увидит. А в Копенгагене когда была, мама сказала мне на русалочку посмотреть, а у этой статуи тогда руку украли. Так я тоже плакала, Эрик, ну, из-за мамы опять. Ее же любимая русалочка пострадала.

Эрик, очень вас прошу, уведите ее отсюда в вашу комнату. Она не пойми что городит. Ей в голову ударило, что ее уволили. Это не моя вина, Света, что из тебя ничего не вышло. Я все сделала, чтобы тебе помочь. Книжки вслух читала, стихи твои записывала, в турне по Союзу тебя возила. Ты всем наобещала, будто ты чудо настоящее, а чуда не было. Все ушло в какой-то пшик. И нечего меня винить. Ты сама виновата.

Кто же все это задумал? Бог, что ли? Для чего, отец небесный, ты такое со мной совершил, ведь я же была совсем маленькая тогда? Да и потом была подростком, разве же можно было?

Уведите ее, пожалуйста, Эрик, видите, она в истерике. Если бы мы на родине были, я бы тебя в психушку отправила, Света. У нее в тридцать три еще переходный возраст не кончился. Уведите ее, Эрик, она с вами там успокоится.

* * *

«Мама, мама! Меня для «Плейбоя» снимать будут! К нам в общежитие пришел журналист. Где, говорит, Света Лукина, которая стихи когда-то писала? Мы знаем, что она в Москве на актерском учится, мы ее фотографии видели. Меня это «стихи когда-то писала» покоробило, но выхожу и отвечаю: я Света Лукина, а что вам, собственно, от меня нужно? А он улыбается и говорит: я из журнала «Плейбой» – вы, наверное, слышали о нашем журнале. Так вот, мы хотели бы сделать с вами фотосессию, потому что вы были таким известным ребенком. Всем интересно, какая вы стали, когда выросли.