Черновик человека

У Ба глаза светло-голубые, челка закрывает лоб. Лилия обращется к Ба: Света решает, кто дольше жить будет, ты или я. Ну и как ты, мам, думаешь, кого она больше любит?

На глаза Ба навертываются слезы: ты, Светенька, наверное, хочешь, чтобы бабушка первая копыта отбросила? Конечно, бабушка старенькая, кому она теперь нужна. А ведь бабушка тебя вырастила. Теперь можно избавиться, за ненадобностью…

Света бросается к Ба: нет, Ба, ты мне нужна. Я не хочу, чтобы ты умерла. Ты, ты мне нужна.

Вот ведь маленькая предательница, говорит Лилия. Она кладет книжку на песок, идет к Свете, берет двумя пальцами медведя и кидает его в море:

Пусть медведь погибает. А мы все живы останемся.

И будем жить долго и счастливо, восклицает Ба.

Все трое сжимают друг друга в объятиях. «Ничто, ничто не разлучит нас!» – скандирует Лилия. «Ничто, никто, никак!» – подхватывает Ба.

* * *

Отвори дверь: там будет Эрик. Эрик сидит за письменным столом, под бежевым торшером горит лампа. Эрик пишет (может, дневник, может, очередной стих). На столе стоят фотографии в рамочках: панда, жираф, тукан, коала в руках улыбающейся китаянки. Ароматическая палочка тлеет на подоконнике и наполняет комнату сандаловым ароматом.

Можно к нему подойти, можно к нему прикоснуться. От него идет тепло, как будто он человек-обогреватель. Он всегда легко одет, на его щеках всегда румянец. Он говорит, что люди мерзнут не от холода – от одиночества. А ему не бывает одиноко, ведь вокруг него звери и птицы, особенно тукан, и про зверей пишутся стишки, и друзья приходят послушать. Когда ему быть одиноким?

Света подходит и кладет ему руки на плечи. Эрик перестает писать. Комната плывает перед глазами. Мы на берегу реки, думает Света, мы вот-вот в нее упадем. Света наклоняется и прикасается щекой к его щеке.

Когда он в первый раз увидел ее крестик, он ничего не сказал, но позвал ее на прогулку в каньон, в желтые заросли хризотамнуса, над которыми заблудился шмель, знакомый из детства и в то же время неуловимо другой (и жужжанием, и дрожанием крыльев), чем в Старом Свете. Разве это не прекрасно, Света, разве природа не самое великое, что у нас есть. Зачем же еще каких-то надмирных божеств придумывать, которые тебя из мира уводят и отвращают от тутошней красоты. Смотри, дикий огурец растет, ракитник качается, земляная кукушка бегает как угорелая. Разве есть что-то мудрее и добрее природы, разве нам нужно что-то еще, разве мы не можем полагаться сами на себя в этом мире, ведь мы такие же его дети, как ракитник, кукушка, шмель.

А сейчас Эрик сидит за письменным столом, и у него горячая щека. Он медленно поворачивается к Свете. Она целует его в губы.

Он обнимет меня, его тепло будет вокруг меня, его запах будет вокруг меня. Света видела, как он держит птиц, нежно и крепко, так, чтобы им не было больно. Может, он и ее будет держать в руке и не догадается, что она – не птица, не зверь и не человек даже, а прозрачный набросок, недописанный черновик человека, так и не понявший, что она такое, зачем она все еще здесь, почему живет в этом городе, отчего писала когда-то стихи, отчего перестала их писать.

Эрик нерешительно встает из-за стола. Света продолжает его целовать, расстегивает на нем рубашку. Он не сопротивляется. Она покрывает поцелуями его плечи. Он берет ее лицо в ладони, смотрит на нее. Света застывает на несколько мгновений. Потом берет его за руку, поворачивается, они садятся на кровать.

Она сжимает его пальцы, подносит их к губам, целует. Она целует его волосы, лоб, глаза, щеки. Она кладет его руки себе на грудь. Руки Эрика горячи, и Свете хочется, чтобы жар его плоти перешел к ней, как если бы она была вырезанной из картона фигуркой, которая внезапно превратится от его прикосновения в настоящее, живое существо, или стеклянной колбочкой, которую наполняли разными растворами (пионерским раствором, раствором поэзии, театрально-модельно-московской смесью, раствором кофе и коньяка) и которая сейчас вдруг медяно окислится, заблещет свинцом, станет кроваво-красной и не зависимой ни от кого.

Эрик опускает руки.

Света, я не могу. Слушай, ты – прекрасный друг. Давай мы все так и оставим? Будем друзьями. Я давно понял, что мне очень не хватает друга. Особенно такого, который говорил бы на моем языке и согласился бы слушать стишата. А ты – такая замечательная, с тобой обо всем можно разговаривать. Если бы все было в моей жизни по-другому, тогда, наверное, ну, можно было, да, конечно, я бы с радостью, я ужасно польщен. Но, по-моему, у меня все еще сохранились чувства к Вики.

Что?

Вики. Он кивает в сторону стола. Фотография. Китаянка с коалой. Работает в зоопарке. Да, конечно, он ее упоминал. Они все жили на одной квартире: Вики, Эрик, еще кто-то.

Я в нее давно был влюблен, но все что-то не получалось. Мы просто дружили, очень близко. Даже квартиру решили вместе снимать. Я жил в одной комнате, она в другой. А потом она с этим парнем познакомилась, и он тоже в нашу квартиру въехал. Я все думал, может, это временно.