Черновик человека

Левченко кладет телефон на тумбочку и вытирает слезу. Валя моя уже не та, говорит он. Мы с вами еще молодые, а Валя… сдает. Помните мою Валентину? Она уже стала не та. Ну да что там. Пока все живы, и слава богу. Ну что, Светочка, на пляж пойдем? Вот у меня бутылек, давайте здесь прямо откупорим, чтобы штопор с собой не носить. А бокалы нужны? Нет, не нужны, оставим их тут. Будем из горла, по-пиратски.

Здесь не разрешается пить алкоголь на пляже, говорит Света. Бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Задом наперед, и все наоборот.

Вижу, ты больше не пиратка, Света, не хулиганка, как в детстве была. Остепенилась. Это уже, я считаю, американское влияние. Но знаешь, Света, скажу тебе по секрету (он снова подмигивает, уже второй раз за вечер, как будто алкоголь активизировал какой-то мускул в глазу), со мной можно все. Я старый пират. Видел и не такое. Нарушал и не такие правила. Пошли. Только эту пробку вытащу.

Дайте мне, говорит Света. Он не дает, пытается сам откупорить, ничего не получается, и он протягивает бутылку Свете. Та быстро вытаскивает пробку. Я была барменшей, говорит она извиняясь. Оп-ля, говорит Левченко, может быть, все-таки немного еще хулиганка, и подмигивает.

Они проходят мимо консьержа, который опять быстро им улыбается и кивает. А куда теперь, Света, направо или налево, где море-то, я не пойму? Надо обойти гостиницу, дядя Жора. Вот, видите, дорожка. Прямо на пляж.

Огромная масса темно-синей воды набегает на темный песок и, сверкнув, отползает (тут совсем нет гальки, нет зубовного скрежета), чтобы обрушиться еще одной громадной пенной волной. Посмотри на горизонт, Света, какая бесконечность, какая огромная, беспредельная водная жуть. Пошли ноги помочим.

Он садится на песок, сбрасывает ботинки, снимает носки. Я не хочу, я вас здесь подожду, говорит Света. Нет, все-таки не хулиганка больше, вздыхает Левченко. Остепенилась ты, мать. Ну хорошо, подожди.

Он с трудом поднимается, несколько мгновений ловит нестойкое равновесие, потом уверенным шагом идет к воде, входит, не вздрогнув, в ее холод и поднимает ногой брызги. Ха-ха, смотри, какое счастье! И принимается ходить взад-вперед по пенной кромке.

Света не видит его лицо, она видит только силуэт в темноте, как он резвится на краю океана. Она не пойдет в воду. Она должна дослушать мотивчик в своей голове, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, и опять бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Этот-пляж-и-эта-ночь. Старый-лев-ченко-поэт.

Потом она встает и кричит океану:

Знаете, дядя Жора, один священник говорил, что в меня в детстве вселился дьявол.

Левченко возвращается к ней, ноги увязают в песке, он тяжело, по-пьяному, садится рядом: ох, находился, ох, водичка. Какой еще дьявол?

Он вытаскивает из бутылки слабо вставленную пробку и делает большой глоток. Дает бутылку Свете, та пригубливает и отдает ему. Он глотает несколько раз, отличное вино, говорит он. Так какой еще там дьявол?

Самый настоящий. Потому что стихи у меня были невеселые. Звук приходит в темный лес. А почему темный? Потому что у меня темная душа. Звук в нее проникает, а свет остается вовне. Поцелуев нет, а есть пустые комнаты. Значит, любви нет, есть одна пустота. Дьявол овладел ребенком, когда ребенок по ночам не спал. Очень опасно, если дети не спят – Сатана может к ним через окно проникнуть. И всякое ужасное внушить – грех уныния, понимаете. А как священник объяснял, что я стихи перестала писать? Это оттого, что я в тринадцать лет покрестилась. Выгнала дьявола.

А почему ты, Света, перестала стихи писать? Надо было совершенствовать мастерство (глоток). Работать над собой. Ты подавала такие надежды. А потом все бросила. Я долго надеялся, что ты позвонишь, покажешь мне что-то новенькое. Но ничего больше не было (еще глоток). Как в воду канула. Неужели что-то интереснее появилось? Конечно, молодежные компании, я понимаю, гитара, мальчики, а все же.

У меня нет таланта, сказала Света.

Как это нет?! Без таланта ты бы никогда не написала. Тех стихов. Которые напечатали. Я их до сих пор помню. Когда куры клюют. Они. Поклоняются камню. Никто не умел так видеть. Как ты в восемь лет (от усталости или вина его согласные стираются: никтнеумтаквидет… кактвсмлет…).

У меня был синдром Кандинского-Клерамбо.

Эт-еще ч-такое.

Я в Интернете прочитала. У Светы Лукиной был синдром Кандинского-Клерамбо. Потому что я говорила, что ко мне звук приходит. А это именно такой синдром. Когда свои мысли воспринимаются как чужие. Я стихи сочиняю, но мне кажется, что это мной сочиняют. Я говорю, а мне кажется, что это мной говорят. И даже если иду куда-то по собственной воле, у меня такое впечатление, что мной двигают как куклой.

Светочка. Ты же п-нимашь. Это бред. Хочш… Я тебе покажу п-сошн-англа? Левченко откидывается на песок и несколько раз двигает руками, оставляя на песке следы несуществующих крыл. Песошный англ, Света.