Черновик человека

А может, и правда, мной что-то двигало. Тайная сила космоса. Может, я себя в пятилетнем возрасте целиком и полностью этой силе отдала.

Света посыпала ногу Левченко песком. Зачерпнула горсть и еще посыпала.

Только не знаю, откуда эта сила приходила. Вовсе не радость, а такое огромное космическое страдание. И я ему себя отдала, когда была еще совсем маленькая. Думаете, бред?

Бред… прошептал Левченко и закрыл глаза. На секунду что-то, похожее на храп, вырвалось у него из глотки.

Света подняла голову: звезды светили вопросительным светом. Как бы я хотела уметь различать созвездия. Но теперь уже не научусь. Может, спросить Левченко про небо, он наверняка знает. Нет, не надо. Лучше продолжать посыпать его песком. Уже вторая нога покрывается. В голове звучит все тот же мотивчик, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, задом наперед, и все наоборот. Океан вторит песенке, с шумом ломая волны. Какое же все-таки все это злое: море и звезды, песок и воздух. Что бы там ни говорили – ах, посмотри на эти волны, ах, понюхай цветочки, ах, какой аромат, ах, небо-то какое, ах, птички.

Ты меня так и не спросил, как я сюда приехала. Хочешь, расскажу? Губы Левченко издают какой-то другой звук, вроде: да, рскжи. И он снова погружается в бесчувствие.

Может быть, он меня все-таки слышит, думает Света.

Вы же знаете, я хотела стать актрисой, только из этого ничего не вышло. Глупая мечта, да? Как у любой самовлюбленной девчонки?

Левченко не отвечает.

Я к вашим коллегам ходила, предлагала написать что-нибудь. А они между собой пересмеивались: вот, мол, какие идиотки вырастают из раскрученных звездочек. Я у одного такого в кабинете раскрыла окно и сиганула с четвертого этажа. Слышали, наверное? Про меня тогда снова газеты стали писать. Ко мне тогда в больницу журналисты набежали. Мол, бывший вундеркинд, спилась, скурилась, пыталась покончить с собой. Надо ее, в общем, спасать общими усилиями. Я-то только попугать хотела. Умирать не собиралась. А может, и собиралась. Не знаю. Мне все равно было.

Он не отвечает.

Дядя Жора, вы меня слышите? Я вас песком покрываю. Слышите или спите? Они тогда собрали деньги и послали меня в Америку. Лечиться от алкоголизма. Сделали мне паспорт, упаковали сумку, посадили на самолет. Вот как я здесь оказалась. Вы думаете, я хотела? Мне было все равно. Я просто не сопротивлялась.

Бум-бум. Бум-бум. Надо же, какая громкая музыка в голове. Перекрывает шум океана. Надо погромче Левченко рассказывать, а то ведь он ничего не услышит. Он закрыл глаза, притворяется, что спит. Надо, чтобы он дослушал.

И когда из самолета вышла – слышите, дядя Жора? – и меня в автомобиль погрузили и повезли по горным дорогам, и я не знала, куда везут, мне было все равно. Даже если бы меня в тюрьму везли или на торговлю органами, правда, дядя Жора. Я тогда в той машине заснула. А когда проснулась, передо мной был дом. Здесь такие бывают дома, обмазанные глиной. Вы, наверное, видели. А вокруг – пальмы и розовые кусты. Правда, весело, пальмы? У нас даже в Крыму пальмы не росли. Я подумала, что, наверное, умерла – и за все страдания попала в рай.

Она старается говорить быстрее, чтобы попадать в такт музыке. Все вокруг подпевает, пританцовывает – океан и темный небосвод. На спящем теле Левченко все больше песка, и сухого, и уже влажного, холодного.

Я лежала в кровати и думала: как хорошо было бы раствориться в этом новом мире! В этих розах и пальмах, знаете. Чтобы не осталось ничего от моей прежней жизни. Вам такое знакомо, дядя Жора? Вам хотелось стать официантом? Чтобы никто не понял, что им пиво подает известный на весь мир поэт? А вы будете стоять и посмеиваться в кулак. Нет, вам такое не приходило?

Если ребенка не любят, знаете, сколько у него фантазий всегда? Рыбы из моря выходят, чтобы с ним беседовать. Лисы по ночам под его окнами пробегают. Ящерица хвост теряет и становится принцем. Если бы меня не услышал никто, когда маленькая была, так и выжила бы с ящерицами и рыбами. Правда-правда, выжила бы, а потом забыла про этих рыб.

Но зачем-то меня люди подхватили на руки и понесли. Вы первым подхватили и понесли, дядя Жора. Вы не подумайте, что я жалуюсь. Было столько любви, столько любви, дядя Жора. Но только потом зачем бросили? Как будто я была кукла, а вы все уже наигрались.

Мне, знаете, что тогда в голову пришло? В этой комнатке, куда меня привезли? Что здесь, в пустыне, эта кукла могла себе придумать новую жизнь. Правда ведь? Я тогда в первый раз заснула без того, чтобы предварительно нализаться. Сон пришел сам. Даже хочу сказать: заснула с улыбкой на устах. Вы меня слышите, дядя Жора? Нет? Да послушайте же. Уже недолго осталось. Прими ладонями моими пересыпаемый песок. Видите, я помню еще, чему вы меня учили.

Я в той клинике долго на террасе сидела и раздумывала, как бы мне здесь остаться и новую жизнь себе изобрести. Носить совсем другую одежду и делать что-нибудь, ни на театр, ни на поэзию не похожее. Больше всего мне хотелось придумать себе новое имя. Например, Миранда. Или Виктория. Но я так и не придумала.