Черновик

Именно благодаря огромному тиражу «Роман-газеты», которая опубликует роман деда вслед за толстым московским журналом, имя Павла Гордеева станет известно всей стране.

Это было в декабре восемьдесят девятого. Когда Клава появилась на пороге его квартиры, Сергей ее не сразу узнал. Перед ним стояла маленькая старушка в поношенной старенькой шубке, с редкими седыми волосами, выбивающимися из-под побитого молью пухового платка, так непохожая на расторопную домоправительницу Митрича. И только когда она сказала «Здравствуй, Сереженька!», он по голосу понял, кто перед ним, тем более что Сереженькой его уже давно никто не называл. Он тут же засуетился, стал помогать ей снимать шубу, подал тапки.

– Едва нашла вас, – сказала Клава, проходя в комнату и опуская старенький платок на плечи. – Адреса-то я вашего не знала. Поехала к Пал Егорычу на квартиру, думала, может, там кто из ваших. Звоню-звоню, никто не открывает. Соседи другой адрес дали. Говорят, там сын его живет, то есть папа ваш. Доехала туда. Опять звоню, опять никого. Думаю, на работе, наверно, надо вечером зайти. Вечером заехала, а там чужие люди. Говорят, мол, в Ленинград вы перебрались. Не знала, что и делать. Был у меня телефон Виталика, он все к Семену Дмитричу ездил, бумаги разбирал, секретарь, что ли, позвонила ему: дескать, чего делать, как мне вас, Сереженька, найти? Он говорит: попробую через институт поискать. Вот и нашел, слава богу, а то уж я вас третью неделю разыскиваю. Думала, и не найду совсем. Спасибо хорошему человеку.

– Клава, давайте чай пить, – предложил Сергей и крикнул в сторону кухни: – Оксана, поставь чайник, у нас гости.

Через пару минут Оксана вошла в комнату.

– А это супруга ваша? – спросила Клава и приподнялась со стула. – Какая хорошенькая!

– Оксана, это Клава, домработница Полянского. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Здравствуйте! Да вы сидите, сидите, – сказала Оксана и положила Клаве руку на плечо. – А может быть, вас обедом накормить?

– Нет, что вы, что вы! – замахала руками Клава. – Я и не голодная совсем.

– Ну, тогда будем пить чай.

Оксана вернулась на кухню.

– Ласковая какая! Хорошо живете-то? – шепотом обратилась Клава к Сергею.

– Нормально, Клава, нормально, – так же шепотом ответил Сергей, но решил эту тему не развивать. – Вы-то как?

– А как я? Да ничего я. Сначала, как Семен Дмитрии помер, я все на даче жила, а потом дачу отняли. Она ведь не его была, фондовская. Может, какому другому писателю отдали, не знаю. Бумаги все Виталик забрал. Сказал, будет личный архив. Ну, я – в Москву, у подруги пока живу. У меня своего-то жилья нет, и ни мужа, ни детей… Я ведь сорок лет у Полянских прожила… и не думала, что переживу…

– А куда же вы теперь? – спросил Сергей, вдруг подумав, что эту добрую старушку он всегда воспринимал как некую часть обстановки Митричевой дачи, ему и в голову не приходило, что у нее может быть какая-то другая, своя жизнь. И еще он подумал, как она три недели ездила из Москвы в их город, чтобы зачем-то разыскать его, ходила по морозу в своей потрепанной шубейке. Почему-то вдруг вспомнилось «в старомодном ветхом шушуне», хотя он прекрасно знал, что шушун – это вовсе никакая не шуба.

– Я теперь в Липецк к племяннице поеду… У меня племянница в Липецке… Зовет…

Клава вздохнула и вся как-то съежилась, засуетилась, полезла в карман кофты за платком и стала сморкаться.

В этот момент вошла Оксана с подносом, на котором стояли чашки и корзиночка с печеньем.

– Семен Дмитрии до чего же чай любил! Всё, бывало, скажет: давайте, Клава, чай пить! А я говорю: только что пили, Семен Дмитрии! Он уж все забывать стал. А потом и заговариваться. Не знаю, он меня-то узнавал ли в последнее время. Только Пал Егорыча все поминал. Помолчит, помолчит, потом вздохнет и начнет бормотать: «А Паша переписал». Уж не знаю, что ему там чудилось. Заговаривался, видать. А только все одно и то же: «А вот Паша переписал»… И вот тоже – чаю попросил. Я пока туда-сюда, прихожу, а он уж не дышит. Хороший он был человек. Правильный. Я ведь все книги его прочитала. А как же! Чай, мы с ним как родные. Сорок лет…

Клава пила чай, наливая его в блюдце и шумно прихлебывая. К печенью она так и не притронулась.

– А я ведь чего вас искала-то! Мне Семен Дмитрии еще давно, когда вы, Сереженька, к нам все ездили, велел вам папочку одну передать. Сказал: «Вот, Клава, когда меня не будет, передай это Сереже Гордееву, как приедет. Больше никому не давай. Только ему и только когда меня не будет». Когда Виталик за бумагами приехал, я папочку-то припрятала, ему не отдала. Помнила, что это для Сережи Гордеева.

«Когда приедет», – подумал Сергей и почувствовал, что краснеет.