Черноводье

Шестой поселок давно был зубной болью коменданта. Расположен он был в самой что ни на есть кондовой тайге, уткнувшейся в глинистый берег Васюгана. Другие поселки расположены на более светлых, редколесных местах.

– А вот шестой!.. Сунули в самую темень! Все лето и зиму бьются спецпереселенцы и только-только под деревню и расчистили… Неуставные колхозы надо нынче с весны организовывать, а какой там колхоз, если земли под посевы нету…

Комендант остановился посреди комнаты и недовольно рубанул рукой:

– Им че, ткнули на карте место, и не моги ни вверх, ни вниз по реке… а тут на месте расхлебывай! – Он прислушался к стуку топора во дворе и уже спокойнее проговорил: – Пойти, что ли, к Ефиму потолковать, можить, он что про гарь эту знает! – Михаил накинул на плечи полушубок и вышел на крыльцо.

От яркого солнца, еще низко висевшего над горизонтом, Талинин зажмурился. Открыв глаза, он посмотрел на соседа и сбежал с крылечка:

– Здорово, Ефим! Кажись, дожили и мы до весны! – весело проговорил Талинин.

– Здорово, начальник! – ответил Смуров и глубокомысленно, с хитроватой улыбкой заметил: – Опосля зимы вроде всегда весна бывает. Сколь годов живу – наоборот ни разу не было!

– Правду говоришь – наоборот не бывает! – рассмеялся комендант. Он подошел к Ефиму и протянул руку:

– Здорово еще раз!

Ефим подал руку коменданту и ответил на рукопожатие:

– Здоров, здоров будь! – И снова с хитроватой улыбкой пояснил: – Лишнее здоровье, паря, еще никому не помешало! – Он поставил на попа одну из березовых чурок и сел, приглашая соседа: – Садись, передохнем немного!

– Тебе-то можно, а мне вроде бы рано еще! – поддерживая шутливый разговор, ответил Михаил, усаживаясь рядом со Смуровым на такую же чурку. И уже серьезным тоном по-деловому спросил: – Ты, Ефим, про гарь, которая около Нюрольки или где-то в той стороне, ничего не знаешь?

Смуров удивленно посмотрел на собеседника и ответил:

– Знать-то знаю, хорошо знаю, а бывать на ней не приходилось. – Он помолчал немного и снова медленно заговорил: – Как не знать, лет десять уже прошло. Как раз в первый год, как мы с Серафимой пришли на Васюган, тайга и горела… Почитай, весь покос в дыму и косили, пока грозой огонь не прибило. Ох, и сильная гроза была, отродясь такой не видывал! – Ефим внимательно посмотрел на собеседника и с нескрываемым любопытством спросил: – Тебе-то зачем?

– Да так, Ефим, для интересу спросил!

– Ты, паря, не финти; за так и чирей даром не сядет!

– За так и чирей даром не сядет! – в унисон соседу повторил комендант и поднял глаза на собеседника: – Понимаешь, Ефим, поселок «Шестой» у меня… Уж больно плохое место; тайга – невпроворот! Какие там поля – хошь под деревню бы расчистить! Вот я и подумал про эту гарь. Хотел узнать, далеко она от поселка и сколько ее там!

– А-а, – понимающе хмыкнул Ефим и с сожалением заговорил: – Не бывал я там, паря! – И словно оправдываясь, продолжил: – Да и зачем мне там быть! – Он махнул рукой в сторону Лисьего озера: – Мне и тут для промысла места хватает. Почитай, от Кильсенки до Игомьяха да и подале – все уголки таежные знаю! – Ефим белозубо улыбнулся, вороша загрубелыми пальцами бороду:

– По ту сторону Васюгана далеко не был, только шишковал в урмане за чвором – дак это совсем рядом! – он посмотрел на реку, покрытую ослепительно белым снегом, на синеющую за рекой тайгу и с чисто детским удивлением проговорил: – Даже не верится, что через две-три недели пройдет лед на реке! Ну и силища-а, мать ее за ногу!..

Ефим перевел взгляд на собеседника:

– В этом деле тебе может помочь Агафья. У нее где-то там зимовье, однако, рядом с гарью. Если не рядом, то все одно знает; она тебе и покажет дорогу. Агафья не седни-завтра должна появиться в поселке. Она каждый год в это время, перед распутицей, приходит за продуктами; вот ты с ней и поговори.

Ефим поднялся с чурки, взялся за топор, примерился и хэ-к: березовый чурбан со звоном разлетелся на две половины.

– Ловко! – не удержался от восхищения Талинин.

– Пока мороженое – только и колоть, а стоит имя отойти в тепле – ни в жисть не расколешь! – пояснил Ефим, устанавливая на попа следующую чурку.

Агафья проснулась рано. Сквозь замутненное, ни разу не мытое оконное стекло карамушки пробивался яркий солнечный луч. Высветив большую связку беличьих шкурок, подвешенных к потолочной матке, он разлегся на грязном полу, разделив зимовье на две части. В темном углу около печки возилась уже Анисья. Слышно было, как старуха что-то бормотала себе под нос, гремя железной дверкой и дровами. Наконец чиркнула спичка, осветив морщинистое лицо со спущенными седыми волосами. Тонко надранная береста, пузырясь и скручиваясь, дружно занялась. Старуха прикрыла топку. Продолжая бормотать, она взяла большой закопченный чайник и вышла на улицу. Яркий солнечный свет, усиленный отражением от белого снега, наотмашь ударил старуху по глазам. Анисья, прищурив и без того узкие глаза, встала, привыкая к яркому свету.