Черноводье

Лыска, свернувшись калачиком недалеко от входной двери, поднял голову, посмотрел на старуху и снова сунул нос между задних ног, прикрыв его пушистым хвостом. Только чутко подрагивающие собачьи уши говорили о том, что их хозяин все знает, что происходит далеко вокруг. Мягко ступая торбасами из оленьей шкуры, старуха подошла к изрытому сугробу, плотно набила чайник снегом и вернулась в зимовье. Поставив чайник на плиту, она присела на низенькую скамеечку и стала набивать махоркой прокуренную трубку.

– Однако, надо поселок идти. Мука кончатся, сахар кончатся, табак кончатся… – перечисляла Анисья, глядя на топчан, где лежала дочь.

– Знаю, – ответила Агафья, поднимаясь с постели. – Седни пойду!

В короткой оленьей дошке, мягких торбасах, ярко расшитых цветными нитками и стклянным бисером, она вышла из зимовья. Лыска пружинисто вскочил на ноги. Вытянув передние лапы и припав грудью к земле, собака потянулась, широко, с подвывом зевая. Затем Лыска степенно мелкими шажками подошел к хозяйке и ткнулся черной пуговкой носа в ее ноги, умильно повиливая хвостом. Агафья потрепала собаке загривок, ласково приговаривая:

– Хароший собачка, умный! – и, продолжая гладить собаку, приговаривала: – Седни, однако, поселок пойдем! Беличьи шкурки надо сдать. Продукты в «Сибпушнине» получить. Однако, дорога скоро спортится. Торопиться надо, Лыска, шибко торопиться!

Собака, склонив голову набок, внимательно слушала хозяйку.

Пока Агафья была на улице, Анисья успела вскипятить чай и разогрела лосятину в котелке, приготовленную со вчерашнего вечера. Агафья села за стол рядом с матерью и достала из котелка кусок лосятины. Отрезая острым охотничьим ножом кусочки мяса, она неторопливо бросала их в рот, запивая наваристым бульоном.

Анисья с наслаждением прихлебывала из кружки крепко заваренный чай, искоса поглядывая на дочь.

– Ты шибко долго там не гости! – наставляла она Агафью: – Шкурки сдай в «Сибпушнину», продукты получи, чай попей у Ефимки и назад. Дорога скоро спортится!

– Знаю, – односложно ответила Агафья, заканчивая завтрак.

Солнце еще не успело высоко подняться над деревьями, как Агафья уже собралась. В легких нартах лежал мешок с беличьими шкурками и котомка с куском вареной лосятины. Тут же вертелся Лыска, успевший отдохнуть после изнурительного охотничьего сезона, нетерпеливо поскуливая.

– Скоро пойдем! – посмеиваясь, успокаивала своего любимца Агафья: – Еще успеешь ноги набить; дорога, паря, длинная!

Около избушки, засыпанной по самую крышу снегом, отчего она была похожа на большой сугроб, стояла Анисья и внимательно следила за сборами дочери.

«Савсем выросла девка», – думала Анисья, наблюдая за неторопливыми, но спорыми движениями Агафьи, ловко управляющейся с нартами. Она с материнской тревогой думала о судьбе дочери.

Агафья закрепила на нартах мешок с пушниной и котомку с продуктами. Еще раз оглядела снаряженную нарту, довольно хмыкнула и позвала собаку.

– Лыска, ко мне!

Пес услужливо заскулил и с готовностью уселся на снегу впереди нарт, ожидая, когда хозяйка наденет на него простую упряжь, состоящую из сыромятного поводка, привязанного к оголовку нарт, и хомута, сшитого из широкого ремня, обтянутого холстиной. Агафья надела хомут на собачью шею и пропустила поводок между передних ног собаки. Затем встала на лыжи, подбитые камусом, и повернулась к матери.

– Я пошла! Придержи Тайжо, а то увяжется за нами! – попросила она мать.

– Тайжо, Тайжо, иди сюта! – Анисья похлопала ладошкой по голенищу торбаса.

Верткая сучка с нетерпеливым визгом носилась вокруг нарты.

– Тайжо, Тайжо! – строгим голосом старуха снова окликнула собаку. Постоянно оглядываясь на нарту и нетерпеливо поскуливая, сучка приблизилась к старухе.

– Сидеть! – скомандовала Анисья, слегка прижав ее рукой к земле. Нехотя, точно это был не снег, а раскаленная сковорода, нервная, непоседливая сучка присела на мелко подрагивающих лапах. – Хароший собачка! – скупо похвалила старуха Тайжо, поглаживая ее загривок.

Агафья поправила упряжь на собаке, взяла ружье и повернулась к матери:

– Завтра приду, – и скомандовала кобелю: – Лыска, вперед!

С готовностью вскочив на ноги, собака натянула постромки. Полупустые нарты легко сдвинулись с места.

– В поселок, Лыска, в поселок! – направила Агафья своего помощника.

Повизгивая, кобель устремился по знакомой лыжне. Следом за нартами скользила на лыжах Агафья. Одиноких путников окружала безмолвная нарымская тайга. Только ослепительное солнце, легкое шуршание под полозьями нарты оплывшего ноздреватого наста да неистовая дробь дятлов, доносившихся из разных таежных уголков, еще больше подчеркивали глубокую тишину весенней тайги.