Чернозёмные поля

— Природа — это плен! Золочёные оковы — всё-таки оковы, — тихо отвечал Муранов. — Душа должна рваться только к небесному, а в природе — земное и тленное. Природа уловляет… Князь злобы сокрыт в природе… Он чарует наши телесные очеса красотою жены, яркостью одежд, сладостью плодов. Змий искуситель первого человека в образе природы и образом природы.

— О, как трудно верится, чтоб этот тихий свет, это кроткое настроение духа были не от Бога, — возразил Алёша. — Что от беса, то неспособно вселить мир и блаженство в сердце христианина. В такую ночь меня зовёт к молитве; все помыслы мои делаются чище. Словно я тогда чувствую ближе к себе своего ангела-хранителя и себя чувствую ближе к небу. «Свете тихий святые славы!» Вот это вы верно сказали.

— Свет от Бога и вся красота от мира от Бога, его создавшего, — сказал Муранов. — Но Господь позволил духу тьмы овладеть миром на испытание человека. Чтоб не погрязнуть в сетях дьявола, нужно возноситься умственными очами к Богу даже тогда, когда телесные очи смотрят на красоту мира.

— Святые отшельники, которые спасались в пустыне, они, я думаю, оттого и избирали пустыню, что могли наслаждаться там природою вдали от людских грехов, — заметил Алёша. — Ведь на юге должны быть волшебные ночи! Ведь там постоянно ясно, тепло. Звёзды там ещё ярче наших, ароматы трав сильнее.

— Да, вам ещё много надо бороться! — с сокрушённым вздохом перебил его Муранов. — В вас ещё крепки оковы мира. Вам не по силам распять свою плоть, не по силам изъять соблазняющее вас око. Молитесь, молитесь больше, слабый юноша! Только Господь может подать вам силы на подвиг. А подвиг необходим. Без него нет спасения.

— Что же мне делать, скажите? Я совершенно один. Мне никто не помогает, мне все мешают, — со слезами произнёс Алёша. — Тяжко одному.

— Я тоже был в семье, преданной земному, — задумчиво отвечал Муранов. — Моя семья бедная, простая, не то, что ваша. Ведь я служил писцом в палате. Мне не на что было купить насущного хлеба, но жажда небесного пробудилась во мне благодатью Божиею. Меня просветил монах из Молченской пустыни Никодим. Может быть, вы слышали? Он переведён сюда года два тому назад в архиерейские духовники. Это святой человек. Постник и молитвенник, и очень учёный. Таких монахов мало теперь. Он давал мне спасительные книги и учил меня беседою. Я три месяца ни одной утрени, ни одной вечерни не пропустил. Три месяца постился. Потом отговел, причастился святых тайн и ушёл в странствование.

— Куда это? В какое странствование? — спросил Алёша, трепеща любопытством.

Муранов медленно улыбнулся, покачивая головою.

— В какое странствование! Это сказать трудно. У меня и теперь опухли жилы на ногах, желваками пошли. Я два года ходил пешком из одной обители в другую. Едва на Афон не ушёл. Был в Саровской пустыни, был и на Валааме. Был в Соловках. Даже в Крым ходил, в Успенский скит. Уж про Киев говорить нечего… Я три раза там был.

— Ах, хорошо, должно быть, странствовать по святым местам! — увлечённо заговорил Алёша. — Это моя давнишняя мечта. Вы читали Муравьёва «Путешествие по святым местам»? Какая прелесть! Как мне хотелось везде побывать, всё увидать, что он видел. Вот писатель необыкновенный! Какой талант, язык какой удивительный!

— Читал я, читал. Ничего, хорошо. Есть благочестивые мысли. А всё суетою земною отзывается. Наукою мира сего… Видно, что не истинный пустыннолюбец писал, а барин… светский муж.

— Ах нет, это так отлично, так отлично! Я никогда бы не желал лучше писать! — поддерживал с восторгом Алёша.

— Поживёте, помолитесь больше — узнаете, в чём истина! — грустным голосом сказал Муранов. — Когда Господь удостоил меня своим и очами узреть житие святых иноков, быть свидетелем тяжких трудов, которые они возлагают на себя Бога ради, умилиться духовной высоте. на которую возносит их Господь за их многострадание и молитвы, — я в первый раз истинно возгнушался своего мерзкого и блудного жития! Такая жажда спасения возгорелась в душе моей. Она ещё не утолилась и теперь, даром что я уже три года как возвратился в разврат мира. Господь послал мне тогда силы. Словно скорлупа спала с моих глаз, и я уразумел небесную красоту. Да, велик пример праведников.

— Но как увидеть всё это? Разве всякий может пойти в странствование? — спросил Алёша. — Для этого нужна особенная привычка, деньги. А у кого их нет? У вас, верно, не было матери, вы были уже большой. Я бы так был рад уйти куда-нибудь… посетить все далёкие монастыри… везде побывать… в Иерусалиме, на Афоне… Да разве меня мать моя пустит? Ведь не убежать же тайно… И откуда я деньги возьму?