Черные бароны или мы служили при Чепичке

— Я, Кефалин, хотел командовать солдатами, а не этой сранью! — продолжал он свою исповедь, — Когда я служил в Збухе, мне один балерун признался в любви! Таких извращенцев я за всю жизнь не встречал. И вот валят без конца — попы, комедианты, свидетели Иеговы, диверсанты, кулаки, преступники, инвалиды! В Горни–Плане в половине десятого утра один член религиозной секты бросил работу и сказал мне что? Сказал мне, что надо молиться, потому что в полдень настанет конец света. В Крумлове канатоходец Яноуш натянул между двух подъёмников канат, и вместо того, чтобы класть перегородку в сортире, устроил представление, а в пилотку с государственным гербом собирал взносы на выпивку! Сын капиталиста Панчава в Кинжварте объявил, что в знак протеста против насилия над личностью отрежет себе все конечности и тут же начал кромсать себе правую ногу над коленом ножовкой по металлу. В военном хозяйстве в Прахатицах рядовой Жезло изнасиловал девятнадцать овец, шесть коз и одного гуся. По мне, Кефалин, это не армия, а в лучшем случае кунсткамера!

— Мне, товарищ лейтенант, — вставил Кефалин, — пора бы уже идти в госпиталь. Как обычный солдат, я не хозяин своего времени.

— Заткнись и пей! — отрезал лейтенант, сверкнув на него глазами, — Допьём эту, возьмём ещё бутыль. Всё это полное говно! Мне уже за тридцать, жена блядища, переезжаю из одной дыры в другую, словно какой-то подёнщик, и никакого толку не видать! Куда пошёл?

— В туалет, — ответил Кефалин, и, покачиваясь, проследовал в указанное место. Тут он понял, что ему выпала единственная и, по–видимому, последняя возможность ускользнуть из лап лейтенанта. Если он сейчас же не смоется, то дело будет худо!

Кефалин вышел обратно в коридор, и чуть не столкнулся с набыченным лейтенантом Гамачеком, который тоже пришёл к мысли, что надо бы посетить комнату, предназначенную исключительно для мужчин. Промычав Кефалину что-то невразумительное, он скрылся за дверью. Её стук прозвучал для Кефалина, как команда к старту. Он молниеносно выскочил на улицу, и, несмотря на изрядное подпитие, отправился в ту сторону, где по его представлениям находился будейовицкий госпиталь.

Начальник отделения оториноларингологии подполковник Коцек, в отличие от пльзеньского полковника Даремника стройбатовцев на дух не переносил. Он видел в них отвратительную язву армии, личностей, уклоняющихся от работы, закоренелых врагов народно–демократического строя и опасных носителей империалистической заразы. Их место, если для них вообще есть место в обществе, должно быть в шахтах, каменоломнях, торфяных выработках, и ни в коем случае не в лазарете и тем более не в больнице!

Подподковник Коцек зверел от одного вида чёрных погон, в то время как зелёные погоны ласкали его взгляд и возбуждали чудесное ощущение героизма, бурного патриотизма и международной солидарности.

Такая атмосфера царила уже в приемной, в которую вошёл Кефалин. На длинной белой скамейке сидело несколько пограничников, у которых из ноздрей торчала проволока наподобие вязальных спиц. Кроме пограничников тут были два танкиста и двое пехотинцев. Стройбатовцев, несмотря на множество стройбатовских частей поблизости, не было ни одного.

Кефалин сел возле страдающих пограничников, которые разговаривали о сложностях, с которыми им пришлось столкнуться при исполнении своего долга на переднем крае обороны. Нельзя сказать, что их суждения были сознательными и оптимистическими. Прежде, чем Кефалин успел с ними познакомиться, в дверях показался сам подполковник Коцек.

— Сюда идите! — рявкнул он, — Да, да, вы! Я вам не позволю просиживать в приёмной, пока ваша работа простаивает!

«Хорошенькое начало», — подумал Кефалин, вступая в кабинет, — «Похоже, шестью неделями отдыха и не пахнет!»

— Фамилия, часть, гражданская профессия, жалобы, рот открыть! — рубил слова подполковник, — Вы из театра, но здесь вы мне представления устраивать не будете! Я знаю эти воспаления верхних дыхательных путей у господ интеллигентов, у которых руки растут не из того места! Так! — Подполковник почти завыл, — Рядовой! Вы не только симулянт, подрывающий и разлагающий наш строй, вы ещё и пьяный! Как вы осмелились прийти к врачу, нализавшись в стельку?!

— Мне было тяжело дышать, — утверждал Кефалин, — и я подумал, что мне от этого могло бы полегчать.