Черные дельфины

И сейчас это бесконечно белое — безусловно, знак. Просвет после муторной, долгой тьмы. Все будет хорошо.

Теперь ей было даже странно, что этот болезненный, сумасшедший тип — Вадим Комраков — смог настолько влезть в её голову. На следующий день после письма, в котором Инга назвала его настоящим именем, Харон действительно позвонил ей. Инга была уверена, что он это сделает. Любопытство. В этом он был на неё похож. Когда на экране высветился неизвестный номер, её телефон уже стоял на прослушке. Кирилл быстро запеленговал Харонa. Они взяли Комракова (а это действительно оказался он) через сорок минут в съёмной квартире — тот даже не сопротивлялся. Грозный, всесильный Харон оказался тщедушным сорокалетним безработным.

По словам Кирилла, он не таился, много и с удовольствием говорил, утверждая, однако, что не имеет никакого отношения к смертям — люди всё делали сами. Но группы самоубийц — дело громкое. Архаров поднял результаты вскрытия Олега и пытался расколоть Комракова на том, что, судя по двойному удушению, Штейна кто-то убил, лишь имитировав суицид. Кирилл не сомневался, что Комраков признается сам — он так гордился своей «миссией», жаждал славы учителя Сёко Асахары и желал привлечь к судебному процессу побольше внимания. Они взяли Комракова благодаря ей. Инга обдумывала, проживала эту мысль. «Чёрных дельфинов» теперь не будет. Не будет этого морока и страха. Как в это поверить? Она не могла испытывать радости, только растерянность, будто её отпустило после долгой и мучительной зубной боли. Но Инга была настолько ею истерзана, что не могла чувствовать ничего, кроме робкого облегчения и слабости.

* * *

— Как вам наша зима, жители гор? — весело спросил у неё Костик, перекатывая спичку из одного уголка рта в другой.

— Я в горы не поднималась. Так, гуляла у моря, — ответила Инга. — Что это за новая мерзкая привычка?

— Пытаюсь бросить курить, — объяснил Костик. — А всей этой вашей электронной фигне я не верю.

— Почему это — «нашей»? Я им тоже не верю, — улыбнулась Инга.

— Что это?! — Костик повернулся к ней всем торсом. — Инга Александровна! Неужто я вижу улыбку на вашем прекрасном юном лице?! Жизнь налаживается?

— Вроде того. — Инга снова улыбнулась. — Костик! Так хочется думать, что всё теперь будет хорошо!

— Так и думай! Хвоста сегодня точно нет!

— Конечно нет! — легко согласилась Инга. — Мы взяли этого типа!

— Какого? Того, кто убил Олега?

— Да!

Обычно первый снег превращает Москву в одну большую пробку, но на этот раз случилось чудо: они попали в зелёную полосу, все светофоры зажигались будто для них, машин было мало — видно, многие не успели переобуться в зимнюю резину. Припарковавшись возле её дома, Костик спросил:

— Хочешь, я с тобой поднимусь, сумку донесу?!

— Да она лёгкая. Я сама, — отмахнулась Инга. — Спасибо тебе, Костик!

— Ну, рыжая, бывай! Ты — сила!

В лифте Инга снова залезла в телефон. «Прилетела? СРОЧНО СВЯЖИСЬ СО МНОЙ!!» — писал Архаров. И три пропущенных от него.

«Как сможешь, набери», — вторил ему Эдик.

Но главное — наконец пришла эсэмэс от Кати: «Ма, ты как?» Инга почувствовала, что почти счастлива, и бережно положила телефон обратно в карман пальто, даже не нажав кнопку блокировки.

«Кажется, я закрывала на четыре оборота, — рассеянно думала она, когда дверь открылась после двух. — Люся, что ли, заходила? Или Катька вернулась?»

Радостное предчувствие заколыхалось, но замерло, лишь только она вошла в квартиру.

Пахло… нежитью. Запах незнакомой грязи смешивался с каким-то странно знакомым — сладковатым и прогорклым. Дома был кто-то чужой.

— Инга Александровна, как я рад наконец познакомиться лично! Проходи сюда ко мне. Садись, — услышала она глубокий приятный голос из гостиной. Ей не хватило секунды. Чтобы выскочить за дверь и захлопнуть её. Она глупо замешкалась, ещё не веря, ещё раздумывая, как это может быть.

Он проворно вышел и встал в проёме двери. Да, несомненно, он был похож на свою мать. Такой же неуловимо блуждающий взгляд, такая же безвольная нижняя губа. Давно не стриженные, тёмные волосы были разделены на косой пробор, обнажавший корковатую поверхность головы. Голова была неправильной формы.

Инга инстинктивно отпрянула и упёрлась спиной в дверь.

— Ох-ох, будто монстра увидела! — Комраков даже как будто расстроился. Он снял ноги с журнального столика, отряхнул невидимую пыль с вельветовых брюк. — Мы же давно на «ты», верно? Какой прекрасный, убедительный спектакль под названием «Елизавета Сухова» ты мне показывала всё это время! Вот, пришёл выразить своё восхищение. Тем более что в конце пьесы всегда должны быть аплодисменты, правда?

Он был будто снят на плёнку и обработан в сепии — всех оттенков коричневого: землистое лицо, тёмные круги под глазами, карие глаза, волосы кофейного цвета. И тошнотворный запах: смесь корвалола с чем-то сладким. Мёд или топлёное молоко… перекормленный страх.