Черные дельфины

— Антон долгое время не мог прийти в себя. Работал с трудом. Перед операциями не ел, не спал. Говорил, что больше не имеет права оперировать. Потом стало ещё хуже. Взял отпуск за свой счёт, но сидел дома. Вместо того чтобы работой доказать себе, что он прекрасный хирург, замкнулся. А у хирургов любой простой без операций — как у пианиста без игры на инструменте — критически опасен. Руки отвыкают, потом не слушаются. Мы даже в отпуске делаем мудры — индийскую йогу для пальцев.

Постоянно повторяет союз «но». Вся речь из противопоставлений, условий и оговорок. Всё загоняет в эти рамки, как в дисклеймере — отказ от ответственности. Нивелирует свою вину и ценность чужих действий. Этот раствор отстранённых общих фраз получился бледно-розовым от одной пурпурной капли властности и нетерпимости — как слабое разведение марганцовки. «Давил, вцепился, хватка», — экстраполирует свои действия на других. Видимо, угнетённое состояние Чирикова усугублялось дома её деспотичностью и обесцениванием его решений и поступков.

— А чем же он занимался дома?

— Что-то читал, сидел в Интернете, в соцсетях. Пациенты так и лезли к нему, писали в ленту, личными сообщениями забрасывали. Кто благодарил, кто проклинал за то, что он их бросил. Такая там была перепалка. Антон пытался им что-то объяснить, винился перед каждым. Окончательно впал в депрессию. Наши друзья, коллеги старались убедить его вернуться на работу. Но график операций был сорван. В конце концов начальство стало грозить увольнением. И тогда он написал заявление по собственному желанию.

Пока она говорила, кто-то всё время проходил мимо: медсестры, врачи, санитары, с любопытством оглядывали обеих. Жанна замолкала и смотрела в сторону.

— Какой разнос они ему тут устроили! После всего, что Антон сделал для больных, для репутации клиники! В чём его только не обвиняли: эгоизме, преступном равнодушии! Всем было глубоко наплевать на его чувства. Никто не предложил помощи, не подумал настоять на его лечении. Когда он выкладывался по полной — перед ним преклонялись, стоило заболеть — растерзали.

— Вы считаете, это была болезнь?

— Конечно! Все симптомы тяжёлой депрессии! Её надо было медикаментозно выправлять, но он наотрез отказывался пить антидепрессанты. А потом его просто добили все эти стервятники. А мне приходится с ними работать — до сих пор, представляете?

— Как вы пытались помочь? Обращались к психиатру?

— Я делала всё, что могла, — сказала она с вызовом.

— Вы знали, что он состоит в группе самоубийц?

— Опять этот бред! Не ожидала от вас! Она вам сказала? Эта истеричка ненормальная?

— Простите, я не понимаю. Мне никто ничего не говорил. Я сама увидела в профиле вашего мужа…

— Так вы на этом хотели построить статью? Решили сделать сенсацию на чужом горе? Говорю вам как врач: заставить кого-то покончить с собой невозможно. Человек приходит к этой мысли только сам. Да и группа эта была вполне безобидная: статейки, фотографии. Там три тысячи подписчиков. И что с того?

— Вы уверены?

Чирикова рывком встала, железная ножка скамейки визгливо скрипнула, царапнув кафельный пол. Сказала отрывисто, будто топором рубила:

— Если посмеете про это написать, я на вас в суд подам. Выход там — дверь под красной лампочкой.

Она махнула рукой направо и пошла не оборачиваясь.

Как резко она отреагировала на группы самоубийц! Лиловые всполохи перемежаются блёклой серой беспомощностью: «Меня не в чем упрекнуть! Я не виновата!» До боли знаком этот укор совести, это отрицание и самооправдание.

Дождавшись, когда Чирикова исчезнет в полутьме коридоров, к Инге с тихим шелестом подошла девушка в белом халате и мягких прорезиненных тапочках.

— Простите! Я всё слышала, — сказала она вполголоса и протянула руку: — Ульяна. Вы же пишете про Антона Валентиновича? Я вас узнала. Вы — Инга Белова, я ваш подписчик Nасвязи. Мне так нравился ваш блог, когда вы работали в «QQ»! Мой любимый журнал.

Вот тебе и надёжное инкогнито!

— Очень приятно. — Инга пожала руку.

Девушка села рядом:

— Мне нужно сказать вам кое-что очень важное! Знаете, как он покончил с собой? Об этом даже в криминальных новостях рассказывали.

Высокая, стройная, густо накрашенная.