Черные карты для белой дамы

— После пяти лет? Вряд ли ты найдешь концы. Будем рассуждать так: ко мне она не поступала, это сто процентов. Хоронить больница никого не хоронила, хоть тогда больница и не была на голодном пайке, но устраивать похороны каждому недоношенному ей было бы накладно. Это в основном делали родители, забирая своих деток. Значит, она либо осталась жива, и сейчас в каком-нибудь доме малютки, либо… он замолчал и вновь его глаза превратились в узкую щелочку. Он знал второй вариант «либо», но не хотел о нем говорить молодой женщине.

— Она не жива, — подтвердила Лена. — Старик кашлянул в кулак.

— Знаешь, у нас со старухой пятеро деток, и всех она принесла из этого вот роддома. Своих-то я отморозил в ледяной воде, а она шибко до детей охоча была. Вот и носила. Только детки наши выучились, разлетелись, оставив нас вдвоем.

— Значит она может знать, куда делась девочка?

— Не знаю. Вряд ли. Она на пенсию ушла лет на пять меня раньше. Ее, правда, частенько приглашали, когда подмена нужна была, мало ли? Кто в отпуск, кто заболел или в декрет ушел. Жизнь, она запутанная штука, старуха моя никогда не отказывала, всегда молча шла на работу. Последние три года оказалось, что медики и не нужны-то никому, так она торгует огурцом, помидором, а зимой лечебными травами промышляет. Рай! — позвал он жену. — Пойди-ка сюда! — Женщина вошла в комнату с большим глиняным чайником, поставила его на стол.

— Сейчас я кружки принесу.

— Да ты не суетись, поговорить надо, — остановил ее дед.

— За чаем поговорим, я слышала ваш разговор, — она ушла за чашками.

— Во, ушастая! — хохотнул старик. — Но оно и лучше.

На столе появились чашки, сахарница и небольшие печеньица, которые, как выяснилось, хозяйка пекла вчера вечером на скорую руку.

— Откуда ты знаешь, что дитя было мертвым? — отхлебнув запашистый чай, захрустела печеньем женщина.

Лена пожала плечами. Она и сама не знает откуда, но была в этом уверена. Ей не хотелось рассказывать о том, что к ней приходит ночами ее мертвая дочь, прося о помощи, и Лене необходимо найти ее. Иначе она потеряет своего сына. Женщина внимательно наблюдала за лицом Лены, видно о чем-то догадалась, покачала головой

— Хорошо. Был у нас небольшой скандальчик коло пяти лет тому назад, но его постарались замять без лишнего шума и свидетелей. Ребеночек у нас родился уродец. Ну, пожил пару часов и помер, оно бы и ладно, только беда в том, что отец пожелал похоронить свое дитя, а его нет. Тут и поднялся шум, крик, отец возмущенно требует, медперсонал не знает, что делать. Собрала нас тогда главврач к себе в кабинет и говорит: «Не считайте меня за идиотку, я знаю, где ребенок, но не знаю и не хочу знать, кто это сделал. Если к завтрашнему дню дитя в больнице не будет, я направлю разъяренного отца на вас, и он выбьет из вас правду, только боюсь, вам придется туго. Дед рожавшей работает в прокуратуре и ему не понравится, как без его ведома поступили с внуком». На утро ребенок был в роддоме. Я сама видела это несчастное дитя. Отец забрал его, не сказав ни слова. Долго мы ходили под страхом, что начнется следствие, но дело было замято, благодаря нашему главврачу; она — женщина с характером, могла убеждать и уговаривать, только одна из акушерок на другой день подала на расчет. Ее и держать не стали, без отработки отпустили, мне потом пришлось целый месяц работать, пока не пришла новая медсестра.

— И где же был ребенок? — со страхом спросила Лена.

— Я лучше пойду покурю, — старик встал. — У меня нет желания слушать. — Он вышел из комнаты под молчаливые взгляды женщин.

— И где же, — повернулась Лена к старухе, она почувствовала, как онемели у нее губы. как отхлынула кровь от лица, а руки вдруг стали холодными.

– Ты когда-нибудь была в Ленинграде или как его теперь?

— Да, была, — кивнула Лена, — а причем тут это? — Она не спускала глаз со старухи. — Еще в школе училась, мы ездили туда всем классом на экскурсию.

— И, конечно, посетили «кунст-камеру»? — Лена кивнула. До нее вдруг стало доходить, куда мог попасть ее ребенок. Но ведь он был без отклонений, это была совсем здоровая девочка, только недоношенная, почему же она попала в какой-то музей?

— Вы считаете, что ее… — она не могла говорить, комок подступил к горлу.

— Я ничего, милочка, не считаю, ты говоришь, что ребенок был и исчез, а это значит только одно, его забрали на исследование, знаешь, обучать молодых медиков тоже на ком-то надо, вот они и потрошат отказных детей. Или она в музее.

— Где этот музей может быть?

— В мединституте, где же еще может быть подобный музей? — Она налила себе еще чашку чая, — будешь? — предложила она Лене.

— Нет, нет, — прошептала та, поднимаясь со стула на ватные ноги. — Я, пожалуй, пойду, спасибо вам за все, и извините.

— Да не за что, — женщина поднялась, провожая Лену до калитки. На лестнице сидел Степанович. Лена, поблагодарив еще раз стариков, попрощалась.

Она вышла из их тихого зеленого переулка. Как же так? Почему взяли именно ее девочку? Только потому, что она была никому не нужна? Это она и только она виновата.