Черные колокола

– Командиру вопросов не задают. Беспрекословно выполняют приказания. Гранат сколько у тебя?

– Одна.

– Возьми еще две. Тяжелые. И патронами для автомата запасись.

– Полный карманы припас. Что ты задумал, Михай?

– Хочу вытащить тебя из этой ямы, набитой смердящими трупами.

– Ну, если так… приказывай!

– С той минуты, когда вернется шайка Киша, жди грома и молнии. Мы отсюда, изнутри, подорвем «Колизей» гранатами. Всех, конечно, не уложим, кое-кто уцелеет, рванется на лестничную площадку. Добивай каждого из автомата. В случае необходимости мечи и гранату. Ясен приказ?

– Ясен.

– Теперь зови эту… девушку. Где она?

– Внизу, на площадке пятого этажа. Приказал пока не подниматься выше.

– Кто такая?

– Понятия не имею. Документам, сам знаешь, сейчас верит только тот, кто хочет верить.

– Что ей надо?

– Подругу свою, Жужанну, рвется повидать.

– Подругу? Зови ее сюда. Скорее.

Минуты через две Антал вернулся с Юлией. Она сильно похудела, возмужала, стала гораздо старше той девочки, которая бегала с Мартоном по улице Будапешта днем 23 октября. Глаза ее ввалились, черные, с огненным блеском гордой ненависти. На смуглых впалых щеках то гаснет, то снова разгорается румянец. Губы бледные, суровые. Юлия знает, как сильна ненависть в ее взгляде. Боясь выдать себя, она почти не поднимает глаз.

Одета и обута Юлия по-походному: спортивные шерстяные брюки, грубые, на толстой подошве, подкованные ботинки, свитер, куртка с большими карманами и просторный дождевик. Волосы не покрыты, не скреплены заколкой, не связаны ленточкой. Все так же вольно брошены на плечи, мягкие, светятся, как и в те дни, когда был жив Мартон.

Юлия медленно озирается. Изменился «Колизей». Все, что при Мартоне было прекрасным, изгажено, исковеркано: окна, диван, кресла, камин, книжные полки, столы, пол.

– Ну, что скажете? – спросил Михай.

– Говори! – потребовал Антал. – Зачем явилась?

Юлия не позволила «гвардейцу» заглянуть ей в глаза, отвела взгляд.

– Вот вы какие!

В этих словах незнакомой девушки Михай почувствовал, угадал что-то близкое, свое, родное. Да и сама девушка ему сразу понравилась. Сильная, гордая.

Михай кивком головы приказал Анталу выйти, занять свое место часового. Тот немедленно выполнил приказание.

– Значит, мы вам не нравимся? Так, да? – спросил Михай.

– А разве ты себе нравишься? – Девушка подняла глаза и в упор, смело и властно посмотрела на радиста.

– Лично я себе, по правде сказать, нравлюсь.

– Ты имеешь на это право, а вот другие…

– А почему я имею право?

– Арпад приказал тебе кланяться. Я – «Дунай».

– «Дунай»? – изумился Михай.

– Выполняю задание. Тебе приказано помогать мне. Сигнал получил?

– Получил, но я не думал…

– Не думал, что «Дунай» – это женского рода? Ждал мужчину?

– По правде сказать…

Юлия неожиданно обняла Михая, и на ее суровых губах расцвела чудесная улыбка – воспоминание о Мартоне, о счастье.

– Трудно тебе здесь, товарищ?

– Почему? Я не жалуюсь. Служба! Несу исправно.

– Трудно! Всем теперь трудно. Но тебе труднее всех.

– Если по правде сказать… да, было трудновато. Стерпел. Гранаты у тебя есть?

Юлия взяла у радиста гранаты, спрятала под куртку.

– А насчет того, что «Дунай» женщина, не беспокойся. Вдоволь нанюхалась пороху за эту неделю. Не первое задание выполняю. Была в самом пекле, в казармах Килиана. Была в кино «Корвин». Пробиралась на Московскую площадь. Была даже…

– Молчи! Не имеешь права.

– Верно, есть грех, болтливая. Это все, что осталось от женского рода.

Михай посмотрел на нее так, как посмотрел бы Мартон, если бы воскрес.

– Неправда. Вся ты, с ног до головы, жен… девушка.

– Ты даже и это сохранил? Здесь? Удивительно!.. Где Жужанна?

– Там, в своей комнате. Я ее предупредил. Что нам приказано сделать?

– Взорвать это гнездо. Не сейчас. Когда шайка будет в сборе. Все должны быть уничтожены. До единого. Подождем Арпада и его людей.

– Как же они сюда войдут?

– Не беспокойся. Наденут плащ-невидимку.

Юлия ушла, а он все еще улыбается. Так вот и суждено ему всегда расплываться в улыбке: и когда увидит ее, и когда подумает о ней, и когда почувствует, угадает ее приближение.

Михай набивает карманы патронами, засовывает за пояс пистолеты, вставляет в гранаты запалы, а сам прислушивается к девичьим голосам, доносящимся из комнаты Жужанны.

Приоткрылась дверь, и заглянул Антал.

– Ну?

– Ага! – Михай до 23 октября был веселым человеком. Шутил, разговаривая о самом серьезном, но теперь… Если бы еще неделю прожил среди «национал-гвардейцев», разучился бы и смеяться.

– Что это за «ага»? – нахмурился Антал.

– А что это за «ну»?

– Я про нее, про гостью, спрашиваю.

– Вот теперь ясен вопрос. Встретились, как положено в таких случаях: смех сквозь слезы, ахи-вздохи, поцелуи. Антал, ты знаешь, я тебя уже люблю, – вдруг объявил Михай.

– Это ж почему? За что? – «Гвардеец» смущенно улыбался.

– За то, что ты сделаешь сегодня. И за то, что ты уже сделал.

– А я еще ничего не сделал.

– Сделал! Меня признал своим командиром – первое твое дело. Привел сюда эту девушку – второе. Благодарю.