Черные кувшинки

У меня другие заботы. Нынешнее утро я посвятила разборке старья. Черно-белые, еще довоенные фотографии и прочий древний хлам, не интересный никому, кроме меня. Если вы помните, я хотела найти старую картонную коробку, перевязанную льняной веревкой. Оказалось, она лежала под тремя слоями видеокассет, слоем виниловых пластинок и десятисантиметровой толщей квитанций банка «Креди агриколь». Я вчетверо свернула покрывавшую стол скатерть и разложила фотографии.

С тех пор как смолкли бензопилы, прошел примерно час, и тут вдруг тишину разорвал вой сирены. Он напомнил мне те времена, когда я вскакивала по утрам по звонку будильника.

Сигналила полицейская машина, которая мчалась по шоссе Руа.

Только что я проливала слезы над единственной дорогой мне фотографией, обнаруженной на самом дне коробки. Школьное фото. Живерни. 1936/37 учебный год. Это сколько же лет назад? Я всматривалась в лица двух десятков учеников, чинно рассевшихся на три деревянные скамьи. На обороте снимка вписаны их имена, но мне не понадобилось переворачивать фотографию.

Рядом со мной сидит Альбер Розальба. Естественно.

Я все смотрела и смотрела в лицо Альбера. Снимали в начале учебного года, самое позднее — 1 ноября, в День Всех Святых.

До того как все произошло.

И в этот миг уши мне пронзил вой полицейской сирены.

Я рывком поднялась на ноги. Как дремлющий тюремщик, что при звуках тревоги вскакивает и мчится на сторожевую вышку. Я бросилась к окну. Ну, бросилась — это, конечно, громко сказано. Подхватила палку и поковыляла вперед. Встала и палкой осторожно отодвинула занавеску.

Я ничего не пропустила. Увидела все. Вся кавалерия была здесь, как на параде. На трех машинах, с сиренами и мигалками.

Ничего не скажешь. Инспектор Серенак — крутой парень.

54

Сильвио Бенавидиш посмотрел на башню мельницы, проплывшую справа за окном.

— Кстати, — сказал он, подавив зевок. — Я заходил на мельницу, патрон. Вы же мне сказали опросить всех свидетелей, особенно по соседству.

— Ну и?

— Странное местечко. Я бы сказал, заброшенное. Похоже, что там никто не живет.

— Уверен? А сад производит впечатление ухоженного. И фасад в полном порядке. И еще. Я несколько раз замечал — когда мы были на месте преступления, — что в окне башни как будто колышется занавеска.

— Да? Я, если честно, тоже обратил на это внимание. Но соседи в один голос утверждают, что на мельнице уже несколько месяцев никто не живет.

— Более чем странно. Только не рассказывай мне про закон омерты. Никогда не поверю, что вся деревня сговорилась хранить молчание насчет этой мельницы — так же, как насчет истории с гибелью одиннадцатилетнего мальчика.

— Не буду. — Сильвио чуть поколебался. — Деревенские называют ее ведьминой мельницей.

Серенак улыбнулся. Отражение мельничной башни исчезло из зеркала заднего вида.

— А почему не мельницей призрака? Было бы вернее. Ладно, Сильвио, оставим пока мельницу в покое. У нас есть дела поважнее.

Лоренс прибавил газу. Слева за какие-нибудь полсекунды промелькнул сад Моне. Пожалуй, еще ни одному зрителю не удавалось взглянуть на него под столь «импрессионистским» углом зрения.

— Кстати, о деревенской омерте, — снова заговорил Серенак. — Знаешь, что вчера мне рассказала Стефани Дюпен про дом и мастерские Клода Моне?

— Что?

— Что, если хорошенько поискать, то там еще можно найти с десяток полотен знаменитых мастеров. Ренуара, Сислея, Писсарро. Ну и неизвестные «Кувшинки» Моне, само собой.

— Вы их видели?

— Видел одну пастель. Не исключено, что Ренуара…

— Да она над вами просто посмеялась.

— Ясное дело. Но зачем? И еще добавила: дескать, в Живерни это секрет Полишинеля.

Сильвио вспомнил свой разговор с Ашилем Гийотеном по поводу утраченных полотен Моне. Хранитель не отрицал вероятности того, что где-то может всплыть ранее не известное творение художника. Например, пресловутые «Черные кувшинки». Но чтобы сразу десяток?

— Да она играет с вами, патрон. Водит вас за нос. Я это с самого начала понял. И сдается мне, в деревне она такая не одна…

Серенак ничего не ответил, сосредоточив внимание на дороге. Сильвио высунул в открытое окно бледное лицо и стал жадно глотать воздух.

— Сильвио, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Лоренс.

— Если честно, на пределе. За ночь выпил не меньше десяти чашек кофе, чтобы не заснуть. Врачи сказали, что пока оставят Беатрис в больнице.

— А я думал, что ты пьешь только чай и притом без сахара.

— Я тоже так думал.

— Слушай, а что тогда ты тут делаешь, если у тебя жена в роддоме?

— Они обещали позвонить, если что. Сегодня ее должен врач осмотреть. Но они говорят, она может там еще несколько дней проваляться. А что? Малышу там тепло и уютно…

— А ты, значит, еще одну ночь не спал, а трудился?

— Типа того. Надо же чем-то было голову занять. Зато Беатрис спала как младенец.

Серенак сделал крутой разворот и выехал на улицу Бланш-Ошеде-Моне. Сильвио посмотрел в зеркало заднего вида. Две полицейские машины следовали за ними. Мори и Лувель запоздало пристегивали ремни безопасности. Сильвио подавил приступ тошноты.