Читаем Черные листья полностью

— Значит, — спросил Павел, — человек, стремящийся к своему росту — я имею в виду все ту же лестницу, — стремится главным образом к власти?

— В конечном счете — да! Только он, человек этот, боится даже самому себе признаться, что стремится именно к этому. И начинает темнить: «Меня, мол, прельщает положение в обществе, отношение ко мне со стороны другого человека, почет, уважение…» Но почет и уважение может заслужить и рядовой рабочий. Однако не всем этого хватает. Мне, например, этого мало, тебе — тоже. Вот получил ты власть над десятком-другим человек — и уже стал не тем, кем был…

— Я? — искренне удивился Павел.

— Да, ты. Не замечаешь? А я заметил. Сразу же заметил. Уверенность в себе, твердость, апломб.

Павел непринужденно рассмеялся:

— Ты тоже это заметила, Ива? Я стал не тем, кем был?

— А ты не смейся! — Кирилл стукнул ладонью по столу и повторил: — Ты не смейся. Хочешь, я предскажу, что будет дальше?

— Очень хочу, — сказал Павел. Он взглянул на Иву и не то заговорщически, не то как-то дурашливо ей подмигнул.

Но Ива ему тем же не ответила У нее были непривычно серьезные глаза, и Павел подумал, что она придает словам Кирилла очень важное значение А почему — Павел догадаться не мог. Наверное, решил он, для Ивы эти слова не являются просто словами, и она на себе не раз испытывала, что значит власть Кирилла. Павел повторил:

— Очень хочу. Ты обладаешь даром провидца?

— Я обладаю даром человека, — усмехнулся Кирилл, — который смотрит на мир не через розовые очки и который честен перед самим собой. Так вот… Не пройдет и полгода, как ты начнешь задавать себе вопрос: «А почему, собственно говоря, какой-то там Симкин командует моей персоной? Почему не я над ним, а он надо мной имеет власть? Разве я хуже работаю? Разве я меньше знаю? Черт подери, если бы меня назначили начальником участка, я сумел бы навести тут должный порядок! И как было бы здорово: в подчинении — сотни людей, почти неограниченная над ними власть, любое мое слово для них — закон!..»

Кирилл, теперь уже никому ничего не предлагая, только в свою рюмку плеснул водки и выпил. Павел заметил, что он не стал закусывать, но и ничуть не поморщился. Закурил сигарету, несколько раз глубоко затянулся и ладонью разогнал вокруг себя клуб дыма. Он совсем не опьянел, Павел это ясно видел, и все же глаза у Кирилла были будто хмельными. А потом Павел подумал, что они чем-то сейчас похожи на глаза азартного игрока.

— Ты меня слушаешь? — неожиданно спросил Кирилл. — Или тебе это неинтересно? Какую, мол, несусветную чушь городит Каширов! Бред, мол, какой-то! Я ведь вас знаю, вы всегда стараетесь даже самим себе казаться непорочными, вроде как без единого пятнышка, без соринки… И о таких, как Каширов, вы думаете: «Черт подери, рождаются же на свет люди, у которых уже с самого начала почти все внутри изломано». Будешь возражать?

— Я хочу все понять, — сказал Павел. — По-моему, ты не до конца закончил мысль о власти…

— Закончу… Вначале легкая зависть к этому самому Симкину перерастет у тебя в неприязнь к нему, а потом — не исключено и такое — во вражду. Тебя неотступно будет преследовать одно и то же: «Почему Симкин, а не я? И когда же все-таки восторжествует справедливость? Ведь Симкин в сравнении со мной — бездарь, ничтожество, он мыслит не творчески, а как холодный делец!..» И вот в один прекрасный день справедливость восторжествует — ты становишься начальником участка. «Ну, наконец-то я достиг желанной цели!» — вот о чем ты подумаешь в первое мгновение. И несказанно обрадуешься… Только знаешь что? Все это окажется мифом. Это будет лишь началом. Потому что уже через следующие полгода ты начнешь испытывать неменьшие муки: почему тобой командует Стрельников, инженер безынициативный, ни рыба, как говорят, ни мясо, почему он над тобой, а не ты над ним имеешь власть? Разве там, наверху, не видят, что ты и умнее, и расторопнее, и дело знаешь во сто крат лучше, чем Стрельников…

— Стрельников, по-моему, толковый инженер, — сказал Павел. — Но не это главное. Что по твоей концепции будет потом? Меня не удовлетворит должность главного инженера — и я стану мечтать о директорском кресле? Затем о кресле начальника комбината, Министра?

— Да! — твердо ответил Кирилл, стукнув кулаком по столу. Ива невольно вздрогнула, потянулась, чтобы убрать водку, но Кирилл остановил ее взглядом. — Да! И каждый раз ты будешь чувствовать неудовлетворенность, и каждый раз что-то будет разъедать твою душу…

— И все оттого, что…

— И все оттого, что в человеке с самого его рождения над всеми чувствами преобладает страсть к власти.

— Костров доволен своим положением директора шахты. Насколько мне известно, ему предлагали должность зам. начальника комбината — и он отказался, сославшись на здоровье… Как в этом случае быть с твоей концепцией? Она разрушается на глазах…

— Ни на йоту. Я говорю о сильных людях.

— Тарасову как-то предлагали идти работать в райком партии — он не согласился. А ведь перспектива заманчивая: райком, горком, обком — и все выше, выше… Или он тоже человек слабый?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза