Читаем Черные листья полностью

— Здравствуйте, товарищ начальник! — закричал кто-то над самым ухом. — Уголек идет сплошняком, видите? Порядок полный!

Андрей Андреевич повернулся, и луч «головки», укрепленной на каске, осветил покрытое угольной пылью лицо Виктора Лесняка.

— Почему без респиратора? — строго спросил Симкин. — Почему нарушаете?..

Он вдруг умолк, внимательно посмотрел на Лесняка, опять вспомнил, что сейчас работает совсем другая смена, и спросил:

— А почему вы здесь, Лесняк? Кто вам разрешил?

Лесняк, словно не слыша вопроса, сказал:

— Мы тут малость застопорились. Устя не то что закапризничала, а будто начала жаловаться. Чего это вы, мол, хлопцы, плохо за девицей ухаживаете? Совесть у вас есть или вы ее потеряли? Ну, мы вот с Глуховым подумали-погадали, отчего бы это она захныкала, и поняли: зубки у нее что-то разболелись.

— Зубки?

— Зубки… Селянин в таких случаях говорит: «Вы железо грызть можете? Нет? То-то и оно…»

— Не понял, — сказал Симкин.

— Я в лаборатории был, — пояснил Лесняк. — Крепость угля резко изменилась. Не антрацит, а железо. Мы с Глуховым и поняли: надо резцы поменять. Теперь все в порядке, товарищ начальник.

— Это хорошо, что в порядке. Но вы мне не ответили, Лесняк: почему работаете в чужом звене?

— Так я ж не работаю, товарищ начальник, — ответил Лесняк. — Я ж просто, ну, как вам сказать, вроде консультанта. Правильно, Илья?

Машинист струга Глухов вполне серьезно ответил:

— Правильно. У них там, Андрей Андреевич, у селянинцев все по-другому. Не просто «Давай вкалывай!» У них все по-настоящему. Каждый человек — фигура! Во! — Он оторвался от привода и сделал какой-то широкий жест руками, и Симкин понял, что Глухов имеет в виду что-то большое, мощное и, наверное, не совсем обыкновенное. — Просто «Давай вкалывай!» умеет каждый, — продолжал Глухов. — Вкалывать и медведя научить нетрудно… А так, как у Павла Андреевича Селянина…

Он не договорил, снова повернувшись к приводу, но Симкин уловил в его голосе и зависть к тем, кто работает у Селянина, и глубокое уважение к Селянину, и будто бы недовольство тем, что кто-то не может сделать так, чтобы то же самое было везде, а не только у Павла Андреевича. Симкин ничего Глухову не ответил и полез дальше в лаву. Полз по низкому забою, минуя передвижные гидростойки крепления, и вдруг услышал неподалеку от себя чей-то голос и чьи-то слова, тоже немало его поразившие:

— Тимка, заснул, что ли! Чего со своим паем возишься, балда! Секунды считать не умеешь?

Секунды… До Селянина их тут не считали. И хронометрами не пользовались. Идет уголь — и ладно. А сколько его идет — начальнички подсчитают. Они грамотные. В случае чего — подкинут, чтобы план был. И чтоб рабочего человека — шахтера то есть — не шибко ущемлять. А то, гляди, или на другой участок, где начальник попокладистее, или на другую шахту переметнется…

Андрей Андреевич продвинулся метра на два выше, сел, согнувшись и обхватив руками колени, выключил «головку». «Хорошо, — не то вслух сказал, не то подумал. — Хорошо… Селянин действительно внес свежую струю. Молодец. Не зря я, кажется, согласился взять его на свой участок…»

И неожиданно вспомнил: кабинет Кострова, совещание, вся «могучая кучка» в сборе, и Павел Селянин говорит: «…Андрей Андреевич Симкин инженер, безусловно, грамотный и опытный, но случилось то, что в наше время случается с еще более грамотными и более опытными инженерами: в его сознании осталось старое представление о машине, как о чуде… Андрей Андреевич не придал должного значения психологической подготовке людей… Я считаю это большим просчетом…»

«Психологическая подготовка людей… Я не психолог, — тысячу раз повторял самому себе Симкин. — Я инженер. И учили меня инженерному искусству, а не чему-нибудь другому. И научно-техническая революция сейчас во мне и в Батееве нуждается во много раз больше, чем в психологах. Элементарно, как дважды два. Кто станет оспаривать мою — да только ли мою! — точку зрения? Вот скоро появится статья — выстоит ли Павел Селянин? Выстоит или нет? Может, упадет и не встанет? Не все после такого встают… Просто «Давай вкалывай!» умеет каждый… А так, как у Павла Андреевича Селянина… Черти бы побрали этого Павла Андреевича Селянина и меня вместе со статьей! Как это сказал отец? «Техника эта, которая в руках ваших, она-то все вокруг и меняет. Особливо самого человека. Лучше он становится, умнее, и, если хочешь, душевнее, чище. Или нет?»

«Особливо самого человека!» Откуда у старика такая мудрая философия? Как он сумел отыскать такую связь и такую взаимозависимость между душой человека и совершенной машиной?

6

Андрей Андреевич вошел в нарядную в тот самый момент, когда Бурый, сказав «Надо работать, Селянин. Вкалывать. По-простому, без заскоков. Так ты своим мудрецам-философам и передай…», повернулся и, не дав Павлу ответить, направился к выходу. Увидев начальника участка и поняв, что тот слышал, о чем шла речь, Богдан Тарасович улыбнулся, подмигнул ему и, пренебрежительно кивнув в сторону Селянина, проговорил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза