Черные листья

— У меня тоже все хорошо, Алексей Данилович. Даже больше, чем хорошо. С Андреем Андреевичем Симкиным мы почти друзья. Находим общий язык… Он во многом изменился… На участке дела идут хорошо. Люди постепенно привыкают ценить каждую секунду… Через две-три недели добьемся того, что будем давать в сутки больше тысячи тонн…

Павел говорил несвязно, все время думая, что то, о чем он говорит, не имеет сейчас никакого значения, что все это сейчас не нужно, особенно Алексею Даниловичу, который лучше других знает: смерть уже дышит ему в лицо, и она совершенно неотвратима, совершенно неизбежна, и никто не в силах продлить его жизнь даже на несколько часов. Наверное, мысли Алексея Даниловича сейчас очень далеки от тех мелких забот, которыми живут другие люди, думал Павел. Может быть, он уже от всего отрешился или живет сейчас своим прошлым, вспоминая какие-нибудь очень важные его этапы, которые ему пришлось пройти. А может быть, он думает о том, как страшна смерть — ведь за ее порогом ничего нет! Когда-то так писала Клаша в своем школьном сочинении. Слушая ее, Павел испытал тогда настоящий страх, хотя и был еще очень далеко от границы, которую переступает Алексей Данилович. Что же должен испытывать в эту минуту он?!

— Простите меня, Алексей Данилович, — сказал Павел. — Я говорю совсем не то… Простите меня…

Тарасов покачал головой:

— Ты говоришь то, что нужно. Мне это интересно. Мне все интересно. Все! — подчеркнул он. — Расскажи, как ты работаешь? Трудно тебе?

— Нет, мне не трудно, — ответил Павел. И тут же поправился: — Не всегда трудно.

— Всегда легко не бывает, — сказал Алексей Данилович. — Наверное, мы потому и крепкие такие, что через многое прошли.

— Наверное, — согласился Павел.

И подумал: «Он крепкий по-настоящему… А я? Хотя бы чуть-чуть быть похожим на него. Чтобы вот так же открыто смотреть на самую страшную беду…»

— Танюша, — вдруг обратился Тарасов к жене, — принеси мне, пожалуйста, мой блокнотик. Он в пиджаке. Попроси медсестру, она откроет шкаф.

— Полежал бы ты спокойно, Алеша, — вздохнула Татьяна. — Какой еще тебе блокнотик!

Но все же поднялась и вышла из палаты. Пожалуй, она тоже, как и Павел, поняла, что не блокнотик нужен Алексею Даниловичу, а нужно остаться с Павлом наедине, хотя бы на пяток минут. И не успела за Татьяной закрыться дверь, как Алексей Данилович быстро и горячо заговорил:

— Павел, ты, конечно, знаешь, что мне уже не выкарабкаться. Такое не скроешь… И я не боюсь. За себя не боюсь… А вот Таня… За нее мне страшно. Очень страшно… Ты скажи Клаше, чтобы в первые дни не оставляла ее одну… И сам тоже. Она не должна чувствовать одиночества…

— Зачем вы так, Алексей Данилович? — сдавленно проговорил Павел. — Все считают, что вы скоро выйдете из больницы.

— Не надо! — Алексей Данилович поднял руку, прося Павла не продолжать. — Не надо, Павел. Я не ребенок… Таня не слабый человек, но все равно я за нее боюсь. Поэтому и прошу…

Он откинулся на подушку и на короткое время закрыл глаза. Павлу показалось, будто по лицу Алексея Даниловича пробегают какие-то тени. Может быть, тени печальных воспоминаний. Так оно и было. Тарасов неожиданно припомнил свою поездку в Донбасс и ту женщину, которая подсела в его купе на какой-то ночной станции. Мечущаяся душа… Он и тогда, когда эта женщина рассказала ему о смерти мужа, думал о Татьяне. Он видел их рядом — Татьяну и ту женщину. Сестры-близнецы по великому горю. Судьбы разные, горе одно… И боль одна…

— Ей будет тяжело, — не то Павлу, не то самому себе сказал Тарасов. И открыл глаза. Потом протянул к Павлу руку, нашел его похолодевшую ладонь и слабо сжал бессильными пальцами. — Я верю тебе, Павел. И Клаше верю. Вы ведь убережете Татьяну? Алешка еще мальчишка, он многого не понимает…

Вернулась Татьяна. Алексей Данилович сразу же спросил:

— Нашла блокнотик, Таня? Нет? Ну, бог с ним, обойдусь… Мы тут с Павлом обсуждали кое-какие проблемы мирового масштаба. Он утверждает, что на дне океанов есть колоссальные залежи бурых углей, и чтобы их разрабатывать, предлагает океаны выпарить. Как ты на это смотришь, Танюша?

— Я смотрю на это положительно, — улыбнулась Татьяна.

Алексей Данилович попытался было приподняться на локоть, но сил у него не хватило, и он болезненно поморщился.

— Совсем ослаб, — сказал он горестно. — Вот ведь как бывает, Павел: живет да поживает на свете человек и не думает, не гадает, что какая-нибудь мерзостная болезнь ходит за ним след в след и только и ждет, как бы этому человеку подставить ножку да свалить его наземь. Никогда не поддавайся, дружище. Свалит — не встанешь. Беречь себя надо…

— Ты много себя берег? — вздохнула Татьяна.

— Я? У меня должность была особенная, Танюша. Знаешь, что такое должность коммуниста? Это… Это…