– Все, что угодно готов для вас… все, что умею и что знаю, – продолжал лепетать юноша, лицо его полыхало от прилившей крови, а в груди болело так, словно в нее воткнули меч. – Но это как Книги Истины, откровение, я готов молиться на вас… это богохульство, но Вечный простит, он не может не простить…
Опустив взгляд на собственные руки, увидел, что те дрожат, и так удивился этому, что замолчал.
– Все? – спросила Корделия.
– Э… ну да.
– Приличная девушка такого выслушивать не должна, видит Сияющий Орел! – сказано это было не просто холодно, а сердито, и она сделала странный жест, скрестила руки перед грудью так, что ладони стали напоминать когтистые птичьи лапы. – Да еще от всякого заброды, которого видит второй день, которого мы с папой спасли от грабителей и подобрали в грязной луже! Не много ли вы возомнили о себе, боязливый господин? Были бы хоть богатым красавчиком, или славным рыцарем на белом коне, а то ведь тощий монашек в драной рясе!
Каждая ее фраза била Эрвина точно кнутом, и он вздрагивал, стоя с открытым ртом.
– Или вы ждали, что я вот так скакну вам в койку? – Корделия надвинулась, уперла руки в бока.
– Нет, я… – попытался возразить он.
– У меня, между прочим, есть жених, и осенью свадьба! – выпалила девушка. – Уважаемый, серьезный молодой человек, а не бродяга, явившийся с гор! Стоит мне только сказать ему, что тут произошло, и вы, трусливый господин, отведаете его кулаков!
Эрвин закрыл глаза – унижение было нестерпимым, сил не хватало даже на то, чтобы пошевелить губами, обратиться к Вечному за помощью, за тем, чтобы он даровал своему служителю, пусть неверному, не устоявшему перед соблазном, немедленную смерть. Он хотел провалиться сквозь землю, в бушующее пламя Хаоса, и боялся одного – заплакать.
– Но ладно, – Корделия, похоже, немного остыла. – Будем считать, что от удара по затылку в голове у вас помутилось, и вы находились не в себе, а на больных не обижаются, – голос ее изменился, стал тверже. – Если же вы, боязливый господин, заведете этот разговор еще раз, я скажу отцу, что вы ко мне приставали, и он вышвырнет вас на улицу!
Она развернулась, зашуршав юбками, а Эрвин остался стоять.
Издав сдавленный стон, он отступил на шаг и опустился на край кровати – нет, невозможно, не верится! Поднял руку, чтобы вонзить ее в собственную плоть, и вырвать из груди ставшее клубком боли сердце – все, на что он надеялся сегодняшней ночью, оказалось мороком!
Рухнуло, разбилось вдрызг…
Она его высмеяла, а он мечтал, думал… глупец!
Глаза жгло, но Эрвин держался, лишь тискал край тюфяка так, что тот едва не рвался под пальцами. Дышать было тяжело, что-то давило грудь, и в голове билось одно только слово – нет! нет! нет!
Или это Вечный наказывает его за мысли об отступничестве?
Сумел опуститься на колени, и начал читать молитву, самую первую, которой учат всех, кто верует в благого творца мира, создавшего его и обороняющего, заботящегося обо всех своих чадах:
– Вечность простерта над нами, и мы в ее ладонях! Свод небес над нами, и мы…
Когда закончил, стало немного легче, боль из сердца не ушла, но смог хотя бы связно думать.
Понятно, что это искушение, и искушение не по его силам, а значит, нужно уходить отсюда, причем как можно быстрее, и лучше прямо сейчас, чтобы его не попытались остановить. Нет ни необходимых в дороге вещей, ни денег, но это не страшно – Вечный будет питать того, кто в него верует, да и много ли надо скромному послушнику?
Он должен добраться туда, где ранее стояла Обитель Света, и выполнить задание.
Ну а дальше – будет что будет.
Он даже поднялся с кровати, собираясь немедленно двинуться к выходу, но тут порог переступил Корнелий.
– Доброе утро, ха-ха! – радостно заявил он. – Как себя чувствуете?
– Я… хорошо, – осквернять уста ложью было больно, словно отдирал присохшую корку с раны, Эрвин прекрасно осознавал, что это прегрешение, но сказать правду он просто не мог. – Прошу меня простить, господин, но мне нужно… я должен немедленно покинуть ваш гостеприимный кров.
Краснолицый лекарь выпучил глаза, отчего стал похож на рака, и заявил:
– А ну хватит говорить такое! Что случилось, на вас лица нет?
– Духовный долг зовет меня в дорогу, – юноша поклонился, надеясь, что это позволит скрыть заливающую лицо краску. – Помилуй Вечный, я должен продолжить странствие.
Помилуй Вечный – того, кто не перестает врать, не перестает грешить.
– Еще раз благодарю за все, что вы для меня сделали, – продолжил он, – но я должен немедленно идти…
– Нет, так не годится, видят Небеса! – решительно и громогласно заявил Корнелий. – Даже если допустить, что вы и вправду уйдете, мы накормим вас завтраком, и соберем кое-чего в дорогу, не отпускать же гостя вообще без всего?
– Нет, я недостоин… – забормотал Эрвин, но его уже не слушали.
– Дочка, ты где?! – гаркнул лекарь во всю глотку. – А ну беги сюда, вертихвостка, будем собирать молодого господина…
Не успел юноша и глазом моргнуть, как в комнате очутилась Корделия.