Черные Земли

- За всю свою жизнь, - торжественно начал он, - я создал лишь одну вещь, оказавшуюся по-настоящему долгоживущей. Вещь настолько прекрасную и многообещающую, что даже спустя столь долгое время после того, как я предал свою душу тьме, я не устаю восхищаться ее ростом, ее разветвлениями, открывающимися перед ней перспективами. Эта вещь - ваша Церковь, преподобный Райс. Мое самое драгоценное творение. Бессмертие, предложенное мне Принцем, было основано на извращении ее духа. Он унаследовал бы мое дело - и извратил его, то есть, по сути, разрушил; он превратил бы Истинную Веру в новое язычество, заботящееся лишь о поддержании собственного могущества. А этого я допустить не мог, не говоря уж о том, чтобы в этом участвовать. В конце концов, мое тщеславие слишком велико, моя гордыня чересчур всеохватна, чтобы смиренно принять бессмертие на таких условиях. Это было бы равнозначно тому, чтобы я позволил себе умереть ради того, чтобы выжило нечто, присущее мне, но второстепенное, чтобы не сказать ничтожное. Так что, сами понимаете, это предложение лишь окончательно настроило меня против него, - тихо закончил он.

Таррант вновь отвернулся и отошел от поручней; возможно, он решил, что после такого признания лучше всего уйти. Но уже когда он уходил от Дэмьена практически беззвучным шагом, священник окликнул его:

- Еще два вопроса, Джеральд.

Таррант в изумлении повернулся:

- Что такое?

- Вы сказали, что подарили миру одну долгоживущую вещь. Но ведь на самом деле не одну, а две. Церковь Единого Бога... и лошадей. - Дэмьен вяло улыбнулся. - И есть люди, которые с пеной у рта будут доказывать, что второе в долгосрочной перспективе важнее первого.

- Язычники, - пренебрежительно отмахнулся Охотник.

Но Дэмьену показалось, что он тоже не сдержал улыбки, да и вообще простился со священником в несколько менее мрачном настроении, чем то, что владело им на протяжении последних долгих и трудных ночей.

"Ты еще можешь на что-то надеяться, Охотник".

На север. Туда, где небо ярче, а море теплее.

В сущий кошмар.

Принц умер - и вместе с ним исчезла вся система Установлений, обеспечившая вторжение ракхов надежной Иллюзией. А теперь Иллюзии не стало. И теперь участники вторжения, утратившие обманчивое человекоподобие, предстали в своем подлинном виде: грубые захватчики, ужаснувшие страну кровавым истреблением населения.

Но теперь все перевернулось с ног на голову.

В каждой деревне, возле которой бросало якорь их судно, в каждом городе, в каждом протекторате свирепствовал дух беспощадного возмездия. Самые "везучие" из ракхов просто погибали со вспоротым животом или перерезанным горлом, когда на них накидывались толпы жаждущих крови людей. Им некуда было бежать, им негде было спрятаться. Принц, умерев, более не оказывал им колдовскую помощь; Катасах, не зная об их бедствиях, не присылал подкреплений. Люди быстро распознали их слабости, и ракхи, сперва наводившие ужас на небольшие человеческие поселения, теперь сами бежали от своих недавних (а теперь объединившихся и восставших с оружием в руках) жертв, охваченных яростью и жаждой мщения. И на протяжении всего этого времени Калеста питался страданием, Калеста вдохновлял и подстрекал на новые зверства, Калеста торжествовал: жуткая резня разразилась в самом благословенном из владений Святой Церкви.

Сущий кошмар.

Тела ракхов в Эспеции - ракхов, выставленных живыми под лучи беспощадного солнца. Головы ракхов на частоколе возле въезда в Транквилу. Когти ракхов, используемые как украшения в Шалоне. И повсюду страдания ракхов, муки ракхов... но не только это. Все еще более ужасно, еще более чудовищно. Опьяненные ненавистью и охваченные жаждой мести, человеческие толпы переступили через незримую грань, отделяющую справедливое возмездие от слепого уничтожения. В Инфините замучили до смерти человеческое дитя, оказавшееся чувствительным к свету. В Вердазе заподозренного в колдовстве взрослого поджидала точно такая же участь. Каждый мужчина превратился в подозреваемого, каждая женщина - в объект агрессии. Ходили слухи о межвидовых совокуплениях, приведших к появлению на свет совершенно немыслимого потомства: детей, выглядящих самыми настоящими людьми, но верных в душе ракханской традиции. Теперь любого ребенка всего лишь за мимолетное сходство с ракхами, проступающее в играх, отрывали от родителей и казнили у них на глазах. Другие становились сиротами только из-за того, что на их родителей падала тень подозрения, что они принимали участие в каких-нибудь запретных забавах. И все это, как утверждали убийцы, происходило затем, чтобы избавить мир от жестокости, чтобы сделать благословенный Богом край воистину благословенным.