Черный аббат. Мелодия смерти

– Ладно, – согласилась девушка. – Тот день особенно врезался мне в память, потому что я была в консерватории, брала урок. Нам эти занятия не по средствам, но дедушка настаивает на том, чтобы я училась. Я вернулась домой уставшая. Дедушка лежал на диване. Мне показалось, что он чем-то взволнован. «Мэй, – сказал он, – у меня к тебе просьба». Я заверила его, что выполню. Между прочим, у меня есть доказательство того, что я говорю чистую правду, – словно спохватилась она и вынула из кармана какой-то конверт. – Но пока я вам его не покажу, а сначала расскажу, что произошло дальше в тот вечер. В общем, дедушка попросил меня об услуге и добавил: «Я получил письмо, но оно мне совершенно непонятно». И он показал его мне.

Девушка протянула Эдит письмо. Та взглянула и изумленно воскликнула:

– Так ведь это почерк моего мужа!

– Да, – подтвердила Мэй.

На письме значился почтовый штемпель Донкастера, оно было очень кратким, адресовалось пожилому музыканту и гласило:

«Прилагаю чек на один фунт. Прошу Вас от половины восьмого до восьми часов вечера стоять у дома мистера Стэндертона и играть прелюдию фа минор. Убедитесь сначала, дома ли он. Если его не окажется, то придите на следующий день в то же время и сыграйте ту же мелодию».

– Не понимаю, – произнесла смущенная Эдит. – Что это означает?

Скрипачка засмеялась:

– Я сама не прочь бы узнать. Я не менее любопытна, чем вы, и полагаю, что эта слабость свойственна всем женщинам.

– Вы не догадываетесь, чего ради он послал вашему дедушке эту записку?

– Понятия не имею, – покачала головой девушка.

Эдит внимательно осмотрела конверт и почтовый штемпель. На нем четко различалась дата: двадцать четвертое мая.

– Двадцать четвертое мая, – пробормотала она. – Подождите минутку, – попросила она гостью и направилась в свою спальню.

Там, лихорадочно спеша, она выдвинула ящик письменного стола и достала оттуда дневник в красном переплете. Туда она заносила все сколько-нибудь примечательные события своей жизни.

Она отыскала страничку, помеченную двадцать четвертым мая, и увидела, что под этой датой фигурируют две записи. Первая сообщала о том, что портниха сшила новое платье, вторая была значительно более содержательной:

«Джилберт Стэндертон заходил в семь часов и ужинал у нас. Выглядел очень расстроенным и чем-то озабоченным. Ушел в десять».

Затем она снова взглянула на почтовый штемпель. «Донкастер, 18.30», – указывалось на нем.

Как же из города, расположенного в ста восьмидесяти милях от Лондона, Стэндертону удалось отправить письмо и погасить его почтовым штемпелем за полчаса до прибытия в дом миссис Каткарт?

Эдит быстро вернулась к гостье, пытаясь скрыть свое волнение.

– Я чувствую себя обязанной воздать должное вашему исполнительскому мастерству, – достала она из кошелька золотую монету и протянула ее девушке.

– Благодарю вас, но это лишнее, – попыталась отказаться от денег музыкантша.

– Нет-нет, вы заслужили вознаграждение, – настаивала Эдит. – Скажите, а мистер Стэндертон больше никогда не возвращался в разговоре к этому инциденту?

– Никогда, – ответила Мэй. – К тому же я не видела его с той поры, за исключением одного раза, но это не в счет: мистер Стэндертон проходил мимо и не заметил меня – я сидела в автобусе.

Через пару минут гостеприимная хозяйка распрощалась с девушкой, поблагодарив ее за весьма ценную информацию.

«В чем смысл данного письма? – тщетно спрашивала себя Эдит, оставшись одна. – Какая тайна скрывается за всем этим?» Она стала припоминать некоторые детали того памятного вечера, и ее осенило: Джилберт был тогда необычайно рассеян. Он так нервничал, что у него дрожали руки, и за ужином он выронил на ковер сначала вилку, а затем салфетку.

Но если он сам выбрал музыканта и назначил ему, что именно сыграть, то из-за чего так волноваться? Он не притворщик, не позер. В его характере нет ничего театрального. Да, он меломан и только музыку любит так же пылко, как свою Эдит. Подумав об этом, она ощутила легкое удовлетворение.

Со времени женитьбы он ни разу не подходил к роялю, не интересовался концертами, хотя до того не пропускал ни одного лондонского музыкального события и чуть ли не каждую неделю посещал Альберт-холл. Может, он счел, что тем памятным вечером и исполнением прелюдии фа минор закончился какой-то важный период его жизни?

Как-то она предложила ему сходить на концерт знаменитости, на котором ожидалось присутствие всех лондонских меломанов, но он ответил:

– Если ты не возражаешь, то отправляйся одна. Мне жаль тебе отказывать, однако сегодня вечером я плотно занят делами.