Черный человек. Книга 1

Музыка, проговорил кто-то внутри Мальгина. Слово почему-то волновало и звало куда-то, сама музыка уже пропала, но ощущение неудобства осталось. Рядом кто-то стоял… и смотрел на него… кто-то знакомый и добрый… протягивал руки и звал, без голоса, а звал…

— Что? — спросил Мальгин, не ощущая ни губ, ни языка.

И услышал наконец:

— Пора вставать, сынок.

Он открыл глаза.

Деревенская изба, белый потолок, русская печь с лежанкой, в углу — иконка. Он лежит на кровати, маленький, в белой рубашонке, а над ним склонилось сморщенное, морщинки — лучиками, улыбающееся доброе лицо.

— Отямился, родимый? Вот и хорошо, пройдет онава[76], не рюмзай, побежишь к друзьям…

— Бабушка, — прошептал, давясь слезами, Мальгин. — Я заболел, да?

Серая муть, глухой шум, чьи-то птичьи голоса:

— Пошел, пошел! Иван — активируй назион…

— Многовекторное сканирование!

— Корпус каллозум — ноль…

— Энцефалон — ноль…

— Церебрум — слабые импульсы, пульс нитевидный…

— Давление сорок на десять…

— Пошел, пошел, дальше — вегетативная симпатика, парасимпатика — аппаратно, периферия — эгостеника…

Новый наплыв.

Он сидит на траве и ревет, рука по локоть красная, в сыпи. И голос над головой, певучий, ласковый:

— Острекался, баловень? Говорила — там крапива, а ты все сам норовишь проверить. Ну ладно, мы ее, лихоманку, сейчас полечим.

Удар, клубы пыли кругом, серое с желтым, и белые просверки, как сполохи далекой грозы, и те же птичьи голоса:

— Фибрилляция… сердечно-сосудистая заработала…

— Гипервентиляция!

— Стереотаксический контакт — зеленый ноль…

— Таламус, ретикулярная, восходящие — норма… легкие, почки, селезенка — пока аппаратно…

— Вылезет, парень сильный. Аристарх, убери отрицательные гармоники, он все время скатывается… гипофиз, апифиз, щитовидка — норма…

Еще наплыв.

Пруд. Мелкий дождь. Сыро, холодно, тоскливо… И голос сзади:

— Вот он где, тохтуй[77] наш привередливый. Что квелый такой? Ну, поссорились, а прав ли был? А если и прав, мужчина ты или михлюй[78] ушастый? Досыть хмуриться, прошла падорога — пройдет и назола[79]…

Боль!

Тягучая, дергающая, саднящая боль… в голове, в животе, в сердце, во всем теле… И глухой шум, и грохот скатывающихся в бездну камней, и он — висящий над бездной. Откуда-то из мглы протянулись вдруг сильные руки, поддержали, отнесли от пропасти, уложили на траву…

— Оклемался! — Голос громкий, радостный и знакомый.

— Джума! — заикаясь, выговорил Мальгин. — Я жив?

— Порядок! — ответили ему со смехом.

«Что случилось?» — хотел он спросить, но не успел: наступила темнота.

Глава 7

— Как самочувствие?

Этот вопрос преследовал Мальгина каждые полчаса в течение суток после операции, вошедшей во Внеземной информационный банк медицинских сведений под названием «Выявление «черных кладов» — закодированных генных записей в мозгу человека»; звонили коллеги по работе, друзья, знакомые, родственники, неизвестно каким образом узнавшие о рискованном эксперименте. Дважды звонили Ромашин и отец, потом Карой, и лишь Купава не позвонила ни разу. Скорее всего она ни о чем не знала, как и ее добровольный информатор Марсель Гзаронваль, он же Семен Руцкий, перешедший из отряда курьеров-спасателей на работу в один из районных центров службы сервиса.

Мальгин должен был находиться под наблюдением врачей в институте еще как минимум трое суток — по рекомендации Гиппократа, но уже через сутки не выдержал и буквально сбежал домой. Его мотивировки «прекрасного самочувствия» не возымели бы никакого действия, если бы не поддержка хирургического инка, не выявившего послеоперационных патологий, и директора института Стобецкого. И лишь последний знал, что его собственное решение основано на согласии службы безопасности, контролирующей пациента своими средствами.

Клим и вправду чувствовал себя сносно. Ушли головные и фантомальные боли — беспричинные, от срабатывания перенапряженных нервных узлов, шум в ушах прекратился, вялость и сонливость улетучились, и лишь мышечная слабость напоминала о буре, бушевавшей недавно в голове, поднявшей на ноги все иммунно-защитные резервы организма.

Ничего сверх обычного восприятия окружающего мира Мальгин не ощущал и даже почувствовал легкое разочарование, когда попытался ночью «напрячь» центры новых знаний и у него ничего не получилось. Но потом вспомнилось: «чтение темного знания возможно только при огромном напряжении воли», — и хирург успокоился. Время огромного напряжения еще не пришло, да и кто знает, что это такое и как проявляется?

Домой его провожали Заремба и Джума Хан. Железовский ушел из института сразу после операции, довольный результатом и полным соответствием своей модели с ходом эксперимента. Уходя, он кинул загадочную фразу (ее привел Джума): «Что ж, еще одним стало больше…» Что он хотел этим сказать, догадаться было трудно.